«Прозвище» заинтересовало Ниночку, однако парень сам не знал, что оно означает. Впрочем, и без того его имя засияло в лучах ослепительной воинской доблести.
Автобус между тем въехал в большой поселок с высокой белой церковью на горе и низенькой, невзрачной автостанцией под горой.
— Стоянка десять минут! — объявил водитель.
— Не хочешь пройтись? — спросил парень.
Ниночка отрицательно мотнула головой.
По площадке, предназначенной для стоянки автобусов, гулял ветерок. Он, как котенок, играл обрывками газет, обертками из-под мороженого — бросался на них, швырял то в одну, то в другую сторону и повсюду волочил за собою хвост пыли. Пыль эта лежала поверх асфальта геологическим слоем — площадку, видимо, не убирали и не подметали даже в дни всеобщих субботников.
К автостанции на предельной скорости подкатили на мотоцикле двое парней и с завидной целеустремленностью бросились к ларьку пить пиво. При виде мотоциклистов глаза Ниночки сузились, а по лицу тенью пробежало горькое и злое воспоминание.
Парни, выпив пива, оседлали свою машину и, расстилая за собой шлейф сизого бензинового перегара, с треском промчались мимо автобуса. Ниночка проводила их взглядом, в котором вдруг открылось глубоко запрятанное страдание.
— Что-то ты загрустила, соседка…
Почти на ходу вскочив в автобус, Георгий занял свое место, его нечаянное прикосновение заставило Ниночку отодвинуться к окну.
— Что, домой ехать неохота? — по-своему расценил настроение соседки Георгий. — Где у тебя дом-то? В деревне?
Видимо, приняв молчание Ниночки за согласие, он продолжал:
— Плохо ли сейчас в деревне… Покой дорогой! Я ведь тоже родился в деревне. Только нет уж ее теперь.
— Где же она? — поинтересовалась Ниночка.
— Была — и нет. Одни в город уехали, другие на центральную усадьбу перебрались… Раньше в родные края тянуло, а теперь вроде бы и нет ее, родины-то. Мать у меня умерла, отец — неизвестно где. А я вольная птица, куда хочу — туда лечу. Захочу — в Сибирь махну, захочу — на Север. Поедем со мной, вдвоем веселее.
— Родители не пустят, — чему-то своему невесело усмехнулась Ниночка.
— Да кто их сейчас, родителей-то, слушает! Будешь им письма писать мелким почерком… А что — давай! — загорелся Георгий своей нечаянной идеей. — Ты мне нравишься, ей-богу!
Ниночка почувствовала, как внутри у нее что-то горько и безнадежно сжалось. Парень нравился ей, и, если бы это было возможно, она поехала бы с ним куда угодно — в Сибирь, на Север, на край света.
