За завтраком, пока малыши ели, сидя на коленях у родителей, Одиль принимала серьезный вид. «А теперь скажите-ка мне, чего вы хотите на обед?» – с расстановкой произносила она. «Что приготовишь», – обычно отвечали Клеманс и Ришар, привычные к повадкам матери. За обедом, когда Анри, не успев еще вытереть губы после череды паштетов и сыров, открывал третью бутылку «того испанского винца, которое так хорошо идет», Одиль вставала и, взяв свою тетрадку, принималась жаловаться: «Совсем никаких идей на вечер. Чего бы вам хотелось?» Никто не отвечал, или отвечали вяло. Анри, растрепанный и отяжелевший от неодолимого желания вздремнуть, иногда огрызался: «Мы еще обедать не закончили, а ты опять нас достаешь!» Одиль замолкала и дулась, как молоденькая девушка.
Эти церемонии одновременно смешили и раздражали Адель. Она не понимала этого благовоспитанного гедонизма, этой всеобщей навязчивой тяги к «вкусной еде» и «хорошей выпивке». Ей всегда нравилось быть голодной. Чувствовать, как она сникает, пошатывается, как вваливается ее живот, – и побеждать, больше не хотеть есть, быть выше этого. Она взрастила худобу как искусство жизни.
В этот вечер ужин опять затянулся на целую вечность. Никто не заметил, что Адель едва притронулась к еде. Одиль больше не предлагала ей добавки. Ришар немного опьянел. Он говорил о политике с Анри. Они обзывали друг друга фашистами и буржуазными реакционерами. Лоран попытался вклиниться в разговор:
– Зато…
– «С другой стороны», – перебил его Ришар. – Надо говорить не «зато», а «с другой стороны».
Адель тронула Лорана за плечо, встала и поднялась в спальню.
Одиль всегда помещала их в желтой спальне, самой большой и тихой. Это была мрачноватая комната с ледяным полом. Адель забралась в постель, потерла ступни одну о другую, чтобы согреть, и погрузилась в болезненный сон. Ночью ей иногда казалось, что она просыпается, но не до конца. Ее ум бодрствовал, но тело сковывало мертвенное оцепенение. Она чувствовала присутствие Ришара рядом с собой. Ее охватывало тревожное ощущение, что ей никогда уже не вырваться из этой летаргии. Никогда не пробудиться от этих слишком глубоких снов.
Она слышала, как Ришар принимает душ. Ощущала, как проходит время. Догадывалась, что наступило утро. До нее доносился голос Люсьена и лязг кастрюль вдалеке, на кухне у Одиль. Время было позднее, но сил подняться у нее не было. Еще пять минут, решила она. Еще пять минут – и день может начинаться.
