Рождественские каникулы для Адель – темная и холодная дыра, сущее наказание. Ришар добрый и щедрый, Ришар ставит семью превыше всего, поэтому он пообещал, что все устроит. Он купил всем подарки, отвез машину на техосмотр и в очередной раз нашел прекрасный подарок для Адель.
Ей нужны каникулы. Она на пределе. Дня не проходило без того, чтобы ей не указали на ее худобу, осунувшееся лицо и перепады настроения. «Свежий воздух пойдет тебе на пользу». Как будто в Париже воздух менее свежий, чем где-то еще.
Каждый год на Рождество они ездили в Кан, к Робенсонам, а на Новый год – к родителям Адель. Это стало традицией, как любил повторять Ришар. Она не раз пыталась убедить его, что незачем тащиться аж в Булонь-сюр-Мер, чтобы повидать ее родителей, которые легко без них обойдутся. Но Ришар настаивал – ради Люсьена, «которому нужно знать бабушку и дедушку», и ради нее, «потому что семья – это важно».
Дом родителей Ришара пахнет чаем и хозяйственным мылом. Одиль, свекровь Адель, редко высовывается из своей огромной кухни. Иногда она приходит посидеть в гостиной, улыбается гостям, пьющим аперитив, обменивается с ними парой фраз и снова идет к плите. «Ну мам, побудь с нами, – канючит Клеманс, сестра Ришара. – Мы же не есть пришли, а с тобой повидаться», – вечно повторяет она, набивая рот тартинками с фуа-гра или печеньем с корицей. Она всегда предлагает помочь матери и клянется, что в следующий раз сама приготовит ужин. И, к большому облегчению Одиль, погружается в бесконечный сон, зачастую слишком пьяная, чтобы различить, из чего сделана закуска.
Робенсоны умеют принимать гостей. Ришара и Адель встретили смехом и хлопками пробок шампанского. В углу гостиной стояла огромная елка – такая высокая, что верхушка уперлась в потолок и согнулась, отчего казалось, что елка вот-вот рухнет.
– Вот дурацкая елка, правда? – фыркнула Одиль. – Я говорила Анри, что она слишком высокая, но он не захотел ее подпилить.
Анри пожал плечами и развел руки в знак бессилия. «Старею…» Взгляд его голубых глаз встретился со взглядом Адель, словно выражение признательности, словно они одной крови, одного племени. Она склонилась к нему и поцеловала – в нос ударил запах ветивера и пены для бритья.
– Прошу к столу!
Робенсоны ели и за едой говорили о еде. Делились рецептами и адресами ресторанов. Прежде чем сесть за стол, Анри отправлялся в погреб за вином, которое вызывало громкие вздохи восхищения. Все смотрели, как он открывает долгожданную бутылку, переливает нектар в графин, комментирует его цвет. Разговоры смолкали. Анри наливал немного вина в бокал, оценивал аромат. Пробовал. «Ах, дети мои…»
