— Признаться, меня похвалили за умение налаживать связи. Вы внесли большой вклад в строительство плотины на Варте.
— Спасибо, — промямлил Андрей.
— Знаете, лейтенант, американские дамы так довольны вашим обществом, что спросили, не согласитесь ли вы их сопровождать в двухдневной поездке в Краков, пока комиссия будет рассматривать проект плотины.
— Мадемуазель Рок, — сказал Андрей, — боюсь, я отнимаю у моих приятелей-офицеров прекрасную возможность проявить себя. Пусть уж на сей раз исполнят свой долг они.
— Но дамы просят именно вас. Вы же хотите увидеть плотину на Варте?
— Мадемуазель Рок, плевать мне на плотину. В тот вечер я задел ваше самолюбие, и вы мне отомстили. Победа за вами — я посрамлен. Пока я водил этих... милых дам по Варшаве, мой полк проиграл очень важный матч, а мой дом совсем опустел. Вам придется найти кого-нибудь другого для исполнения этой приятной обязанности, потому что только через военный трибунал меня можно заставить вернуться сюда завтра.
— По-моему, вы ведете себя совсем не по-польски.
— Разрешите отбыть в полк?
— Если проводите меня домой, — улыбнулась Габриэла.
На сей раз, когда он ей отдал ключ, она вошла, не закрыв за собой двери.
— Поднимайтесь, — пригласила она.
Андрей вошел в небольшую, но со вкусом и хорошо обставленную гостиную. Это убранство, казалось, еще больше смутило его. Габриэла вышла на балкон, с которого была видна вся аллея Трех крестов. Андрей стоял у дверей, вертя в руках конфедератку.
— Входите, я не кусаюсь.
Когда он подошел к балкону, Габриэла обернулась и посмотрела на него со злостью.
— Вы совершенно правы, лейтенант, никогда еще я так не страдала от унижения.
— Вы уже отыгрались за него.
— Нет, не отыгралась.
— Мне не хотелось бы, чтобы вы усматривали в этом дело чести.
— Я никогда в жизни не бегала за мужчинами, но и они от меня никогда не бегали. Я не скрываю, что вы мне нравитесь, и хотела бы точно знать, почему вам доставляет удовольствие обращаться со мной, как с уличной девкой.
— Я уже сказал вам, что не люблю бывать на балах, я там чужой.
— Вы же знаете, что стоит вам моргнуть — и приданое любой богатой невесты в Варшаве — ваше.
— А мне хорошо быть тем, кто я есть.
— Так кто же вы есть?
— Я еврей, и у меня нет ни малейшего желания добиваться положения, которого я не жажду. Я, конечно, отношусь к категории ”хороших” еврейских парней. Могу метать копье дальше любого поляка и брать самые высокие барьеры на скачках, так что в уланских полках даже существует полюбовное соглашение не упоминать публично о моем позорном происхождении.
