Он остановился на площади Желязных ворот, как раз за Саксонским парком.
Тошнотворный запах подгнивших овощей, неопрятные крестьяне, кудахтанье кур, крики менял, нищие, тысячи лотошников, торгующихся за злотый.
— Прекрасный галстук, совсем как новый!
— Карандаши! Карандаши! Карандаши!
— Покупайте у меня! Покупайте у меня!
Старухи сидят на краю тротуара, продают яйца - у кого пяток, у кого три; воры и карманники так и шныряют вокруг; на ручных тележках горы поношенных туфель и засаленных пиджаков.
— Покупайте у меня! У меня!
Бородатые евреи, бородатые Паули Бронские, ссорятся, торгуются за ползлотого на идише, на этом исковерканном немецком языке.
Пьяный солдат, которого вытолкали в шею из кафе, повалился прямо под ноги Кенигу. >,,Недаром говорят: ”Пьян, как поляк”, - подумал Кениг, - точнее не скажешь”.
Две небольшие площади, а вся Польша перед ним, как на ладони. Так ли уж несправедливо отвращение Гитлера к славянам? Тридцать миллионов поляков, и только два миллиона читают газеты. Народ феодалов и батраков, и это в двадцатом веке. Народ, который молится Черной мадонне, — ни дать ни взять африканские зулусы, поклоняющиеся богу солнца.
Для Франца Кенига это и была Польша: на пять процентов Париж за мраморными стенами особняков, на девяносто пять процентов — Украина. Ужасающее невежество!
А что бы сделал добрый, трудолюбивый немецкий народ на плодородных, богатых полезными ископаемыми землях Силезии!
— Покупайте у меня!
Грязный, отсталый сброд! Им ли остановить немецкий народ, обогативший мировую цивилизацию больше, чем любая другая раса! Пусть даже нацисты и совершают мелкие несправедливости, но конечная цель великой Германии оправдывает средства.
Кениг выбрался из базарной толчеи и вошел в бар Ганса Шульца.
— Гутен таг, герр доктор, гутен таг, — улыбнулся Шульц.
— Привет, Шульц. Есть новости?
— Да. Герр Лидендорф не сможет некоторое время появляться на людях. Он сказал, что мы свою работу сделали, и вам тоже следует оставаться дома и ждать.
Доктор Кениг выпил пива, кивнул Шульцу, и тот улыбнулся ему в ответ, вытирая стойку.
Придя домой, Кениг положил шляпу на вешалку, поставил трость и посмотрел через открытую дверь на свою толстую жену-польку. Что она говорит, он не слышал, поэтому получалось, что она беззвучно открывает и закрывает рот, словно рыба. И когда она встала с места, она вся заколыхалась, как желе.
Кениг закрылся в своем кабинете. Включил приемник, который теперь всегда был настроен на немецкую волну. Митинг в Гамбурге! ”Мы, немцы, не можем мириться с нетерпимым отношением к нашим гражданам в Польше, где немецкие женщины и дети беззащитны перед польскими вандалами, где немецких мужчин избивают и убивают!”
