— Не трогай меня!
— Сынок! Неужто забыл отца?
Вася снова взглянул на мать, по-прежнему молча, подавленно смотревшую на него, и вдруг повернулся, вихрем вылетел из дома.
Он бежал по улицам, не различая дороги. Одна мысль владела им, одна мучительная мысль: вернулся отец. Мать хочет простить его. Мать простит и забудет, а он, сын, не хочет забывать. Никогда, ни за что не простит он отцу долгие годы одиночества матери, ее бессонных ночей, ее тихих слез, которые она старалась скрыть ото всех, прежде всего от своих сыновей.
Да, он, сын, не простит отцу. Но может ли он помешать матери простить? Имеет ли он на это право? Ведь надо подумать и о ней, она до сих пор любит отца, она хочет жить вместе с мужем, который вернулся. Только надолго ли он вернулся?
Все эти мысли не давали юноше покоя. Он бежал не останавливаясь, незаметно для себя очутился на берегу реки.
Розовый закат отражался в реке. Вода казалась безмятежной и мягкой.
Васе вдруг захотелось искупаться, нырнуть в воду с головой и долго, до изнеможения плавать.
Он поискал глазами тропинку, чтобы спуститься с крутого берега к воде, не нашел ее и решил прыгнуть с уступа прямо на узкую полоску песка у воды. Прыгнул… Острая боль в левой ноге пронзила его, он попытался встать, но нога не слушалась…
Лишь спустя два часа рыбаки нашли его и отнесли в больницу.
Вася пролежал в больнице около трех месяцев. Мелко раздробленные кости лодыжки так и не срослись окончательно, и он вышел из больницы, сопровождаемый приговором врачей:
— Будешь немного прихрамывать.
Все эти месяцы отец и мать навещали его, и Вася внешне примирился с отцом, решив про себя: «Раз мать хочет, пусть будет так…»
Но брату своему признался:
— Никогда ему не забуду…
И тогда же сменил фамилию отца на фамилию матери. Был Синцовым, стал Журавским. А Филипп так и остался Синцовым.
Настанет день, и то обстоятельство, что оба брата носили различные фамилии, поможет одному из них.
Началась война. Старшего брата Васи, Филиппа, мобилизовали на третий день. Но однажды, спустя два месяца, когда город уже был оккупирован, он пришел не к себе домой, а к матери, оборванный, небритый, сказал жалобно:
— Не могу. Отвоевался. Не выгоняйте только…
Оказалось, его часть отступала где-то недалеко от родного города, и он ночью бежал домой.
К жене он боялся явиться. Жена была активисткой, секретарем комсомольского комитета на хлебозаводе.
И мать не сказала ему о том, что его жену немцы в первые же дни отправили на работы в Германию.
