— Хоу! — послышался сонный мужской голос.
— Откройте! Леопард!
— Кто там?
— Помогите! Леопард!
Сквозь щели в двери мелькнул свет. Собака визгливо зарычала.
— Это леопард, — раздался женский шепот. — Не открывай!
— Да нет же! — завопил Коэн. — Я убегаю от него.
— Уходи, Демон-Леопард, прочь! — крикнул мужчина. — Ты не проведешь меня, Демон-Леопард!
— Спасите! Бутти!
— Это не бутти! Бутти на дороге к Покхару.
Коэн оглянулся. Жалобно скуля, собака терлась об его колени. Он машинально почесал ей за ухом и снова забарабанил.
— Откройте, леопард!
— Бутти чайна! — взвизгнул мужчина. — Покхара-ко батома ча.
Собака зарычала, шагнув в темноту, потом, вернувшись, поскреблась в дверь, лизнула ему руку и завыла, тогда он побежал в гору мимо других хижин, из-под дверей и сквозь решетчатые окна которых пробивался свет и доносился детский, похожий на ласточкин, щебет. За ним молнией в темноте мелькнул леопард — он резко повернулся, чтобы встретить его. Взвизгнула собака, яростно зарычал леопард, звякнула цепь, послышался сдавленный звук булькающей крови в собачьей глотке. Восточная часть тропы от развилки уходила в сторону Покхары. Он стал барабанить в дверь последней хижины.
— Хоу?
— Бутта ча?
— Бутта ча. — Дверь открылась. В желтом свете лампы показалось небритое лицо хозяина бутти, его грязный помятый шлем.
— Хорошо, что ты один, сагиб. У меня сегодня полным-полно. — Он махнул рукой, показывая на полуголых носильщиков, сидящих на корточках в тускло освещенной комнате вокруг лампы с рисовым маслом. — Но не могу же я оставить тебя на съедение леопарду.
Захлопнув дверь, Коэн, тяжело дыша, прислонился к ней.
— В деревне меня назвали Демоном-Леопардом.
Хозяин внимательно посмотрел на него своими черными глазами.
— Кали может принимать человеческое обличье. Они испугались, что она — это ты.
Все еще не в силах отдышаться, Коэн устало опустился на пол.
— Лучше змея, чем леопард.
— Так говорится в пословице. — Хозяин бутти запер дверь на засов. — Неизвестно, что страшнее.
* * *
Скрестив ноги, он сел среди носильщиков в горьковато-сладком от тлеющего дерева и ганджи дыме. Их разговор стих из-за присутствия незнакомца. Хозяин бутти перевязал ему рану; миска с дхал бхатом, рисом и чечевицей стояла нетронутой у него на коленях. Тесная задымленная комната, истощенные и кисловато пахнущие носильщики, поблескивающие угли и дрожащий огонек лампы, грубые зерна из миски в его руке казались чем-то, не имеющим значения, чем-то нематериальным. Как человек в ожидании казни, он был далек как от реальности, так и от снов. «Мертв — и не понимаю». Остекленевшим взглядом он смотрел на носильщиков, они — на него.
