– Что ты хочешь этим сказать? Что у вас было?
– Всё и ничего. Ничего того, о чём ты думаешь.
– А если он придёт к нам, что ты почувствуешь?
– Не знаю. Стоило тебе заговорить о нём, как моё сердце забилось сильнее, и кровь прилила к лицу. Потрогай мои щёки…
– Да, я это знаю. – Женуина взяла в ладони лицо дочери. – Я чувствовала то же самое, когда смотрела в глаза твоему отцу.
Мерседес закрыла глаза, счастливо улыбнулась.
Женуина, тихонько напевая, нежно гладила кудрявые волосы дочери. Когда Мерседес уснула, Женуина осторожно встала, вышла в коридор. Дверь в комнату Родриго была открыта, Родриго лежал одетый на диване.
– Ты ел? – спросила Женуина.
– Нет.
– Идём, я согрею рис.
– Мам, неужели ты веришь во все эти байки про принца? – спросил Родриго, набив рот рисом.
– Ты слышал наш разговор?– С лица Женуины не сходила счастливая улыбка.
– Бред какой-то: машина, гостиница… Это только в кино так бывает, да и то в мыльных операх, а в жизни – совсем другое. А ты ей поддакиваешь, раззадориваешь её.
– Так приятно помечтать, сыночек… а потом, я верю: в жизни бывают чудеса.
– Откуда им взяться? Ты много видела чудес?
– Нет. Но я верю в них.
– Смешная ты у меня, мамка. – Родриго встал и обнял мать.
– А ты у меня наоборот – очень серьёзный, как старик. Кстати, о стариках. Сеньор Алваренга недоволен тем, что ты не даёшь прохода Флавии.
– Я? Не даю прохода? Что он понимает!
– Он понимает, что его дочь, и ты встречаетесь тайком.
– Ну и что? Ему какое дело?
– Как это? Ничего себе – какое дело отцу, где и с кем проводит время его дочь.
– Мы скоро поженимся. Вот я сниму свой клип, прославлюсь…
– Как будто всё дело в клипе… Где вы собираетесь жить?
– Будем снимать квартиру.
– На какие деньги?
– Я же сказал, что заработаю…
– Сыночек, наша улица – это большая коммунальная квартира, здесь ни у кого нет тайн, и здесь нельзя притворяться, что ты не такой, как есть. Конечно, можно немножко играть роль, но все понимают, что это – роль, и если ты хорошо играешь – эту роль принимают, а если нет – освистывают.
– Я не играю никакой роли, мама, я люблю Флавию.
– Ты не понял меня. Я говорила о другом. Иногда мне кажется, что ты смотришь на Флавию как на вещь, игрушку, а она – живой человек, и отец её имеет право понимать счастье дочери так, как он его понимает.
– Вот-вот, вы все лучше нас знаете, как нам жить.
– Мы хотим избавить вас от синяков.
– И не понимаете, что мы другие, мы не такие, как вы.
– Такие же, – устало махнула рукой Женуина, – поживите с наше и увидите, что такие же.
