Из произвольно набранных мною 2 273 знаков (я узнал их количество в тексте, воспользовавшись в программе Word опциями «Рецензирование» и «Статистика») мне удалось выловить только три слова: «панель», «робот», «шерсть». Сомневаюсь, что хотя бы одно из этих слов присутствует в подлиннике «Гамлета».
Если бы Феликс Эмиль Борель не умер 3 февраля 1956 года в Париже, а оказался сейчас в моей комнате — я бы ему сказал: «Обезьяны не могут писать как Шекспир, они всегда пишут черт знает что!».
И все же вероятность того, что обезьяна в точности воспроизведет пьесу вроде «Гамлета», хотя и ничтожна, но не равна нулю.
И я задаю себе вопрос: какова же вероятность того, что оба моих начальника в один и тот же миг станут жертвами одной и той же катастрофы?
Одна десятитысячная? Или стотысячная?
Умножьте сто тысяч еще на тысячу, и вы получите вероятность их гибели в одной и той же катастрофе.
Я бы ни за что не поверил в такое, если бы в утренних одиннадцатичасовых новостях не увидел собственными глазами после экстренного сообщения фотографии — а на них и Рашид, и мсье Здоровьяк…
Рашид Хеллауш и мсье Здоровьяк рядом, в одной фразе диктора?! Да быть такого не может! И все-таки диктор экстренного выпуска новостей только что произнес именно их имена, и именно их фотографии я вижу на экране нашего телевизора.
Я один дома, как в том фильме, где играет Маколей Калкин, самый высокооплачиваемый ребенок-актер за всю историю кино, ставший крестным кого-то из детей Майкла Джексона, — правда, никто не пытается ограбить меня в рождественские каникулы. Слишком рано: на дворе еще только осень.
Делаю звук телика громче.
Вчера вечером самолет «Эйр Франс», летевший в Рио-де-Жанейро, разбился на линии А1 через несколько минут после взлета в аэропорте Шарль-де-Голль. Рашид Хеллауш сидел за рулем своего семейного внедорожника и ехал по окружной к себе в Трамбле-ан-Франс, когда получил в ветровое стекло, то есть прямо в лицо, удар левого двигателя IAEV2500-А1 весом в две тонны от рухнувшего аэробуса А320.
Теперь я понимаю, почему сегодня утром, явившись в магазин, я увидел на окнах металлические жалюзи. Теперь я понимаю, почему в 10:00 утра, когда тысячи туристов уже штурмуют улочки Монмартра, мне пришлось ждать Рашида на террасе кафе. Теперь я понимаю, почему все мои эсэмэски и звонки остались без ответа. Теперь-то я понимаю, почему я очень долго ждал, но, как в песне Джо Дассена, «он так и не пришел».
