Он кладет подбородок на мою макушку, одной рукой поглаживая спину. Другой рукой он зарывается в мои волосы.
– Это не твоя вина, Амелия. Ты не заливала алкоголь ему в глотку. Ты не давала ему в руки ключи. Ты не говорила ему подвергать опасности свою жизнь и жизнь единственной дочери. Это не твоя вина, и не смей себя винить.
– Но Сабрина мертва. Ее отец, Тони, потерял в тот день все. Его жена недавно умерла, а из-за меня погибла его единственная дочь.
Эйден кладет руки по обе стороны от моего лица и притягивает меня назад, чтобы я посмотрела на него. Он держит меня в заложниках своими серыми глазами.
– Это. Не. Твоя. Чертова. Вина. Отец Сабрины не смеет тебя обвинять.
Но он обвиняет. И я это знаю наверняка.
– Тебя там не было, Эйден. Я пробралась на ее похороны, сидела в задней части церкви и мучилась от того, что все эти печальные люди собрались оплакать ее; все эти люди собрались, чтобы ненавидеть меня за то, что я забрала у них любимого ребенка.
– Прекрати, Амелия! – Эйден отпускает меня, отступает назад в разочаровании. Я сразу же начинаю скучать по его утешительному теплу. – Ты не виновата. Если кто-то скажет иначе, я собственноручно выбью из него это дерьмо.
Хотела бы я, чтобы он выбил. В тот день он не видел Тони. Отец Сабрины выглядел настолько разбитым, настолько неуверенным в том, что делать со своей жизнью, когда последнего живого напоминания о его жене больше нет.
Его глаза. Они были призрачными, тяжелыми от горя, полными боли. Я никогда не забуду тот взгляд, ведь именно его трансформация стала причиной моей испорченной жизни.
Со временем его взгляд перешел от боли к отчаянию.
От отчаяния к безнадежности.
От безнадежности к гневу.
От гнева к мести.
И все же я киваю, соглашаясь с Эйденом.
* * *
Я действительно не видела ничего плохого в том, чтобы открыться Эйдену, ведь еще никогда не ощущала такое спокойствие. Впервые после аварии я смогла выспаться.
Но, проснувшись на следующее утро, я почувствовала нарастающую панику. И так продолжается все выходные. Мой гиперактивный ум перебирает причины, по которым я не должна была говорить Эйдену правду.
Все было бы не так плохо, если бы просто остановила эту историю на уровне «мой отец вел машину в пьяном виде», но чем больше мы разговаривали, тем больше я чувствовала, что должна рассказать правду. Что-то в Эйдене вызывало в моей душе спокойствие. Мне настолько понравилось быть уязвимой, что я забыла о необходимости сохранять бдительность и придерживаться сценария.
