После наших «бесед» я всегда чувствую на душе тяжкий груз. Ненавижу, что мама напоминает мне держаться подальше от людей. Меня раздражает, что я никогда не смогу сблизиться с кем-то вроде Аннализы и Джулиана. Поэтому, чтобы выпустить пар, я хожу в спортзал.
Бесцельное битье груши помогает мне почувствовать себя чуть лучше. Я делаю передышку, пью, затем стабилизирую грушу и бью с новой силой.
Ненавижу его.
Я всегда притворяюсь, что груша – это один и тот же человек. Тот, кто отвечает за все мои беды.
Я наношу удар, и безжизненный мешок превращается в него.
Он разрушил мою жизнь.
Я наношу удар.
Меня бесит, что мне нельзя сближаться с людьми.
Я снова бью.
Меня раздражает, что я не могу быть собой или фотографироваться с Шарлоттой и Аннализой. Меня бесит, что я никогда не смогу впустить кого-то в свою жизнь. Я бью по груше изо всех сил, пока энергия не иссякает, а слезы не грозят вырваться из усталых глаз.
Когда я ухожу, я узнаю девушку у одной из боксерских груш, бьющую с полной отдачей. Я узнаю в ней себя. Техника не очень хороша, но она бьет от злости и разочарования, а не для того, чтобы отработать форму.
Когда девушка делает глоток воды, я касаюсь плеча.
– Амелия? – Темные брови Аннализы сходятся в замешательстве.
– Привет. Я не знала, что ты приходишь сюда.
– Да, прихожу иногда. – Она пожимает плечами. – Это хороший способ выпустить пар, понимаешь?
– Прекрасно понимаю. – Я сухо смеюсь.
Она добавляет несколько ударов. Цепи, удерживающие грушу, скрипят, когда последний удар отправляет тяжелый груз в полет.
– Кто тебя разозлил? – спрашиваю я, наполовину в шутку, а наполовину искренне желая узнать.
Она вытирает пот со лба и поворачивается ко мне лицом.
– Тот, кого я считала своим братом, но кто в итоге разрушил мою жизнь.
Аннализа делает стойку и снова начинает бить по груше. Я понимаю, что она хочет побыть одна, и оставляю ее, повторяя в уме ее слова.
* * *
Когда нам раздают проверенные работы по математике, я даже не удивляюсь, увидев неудовлетворительную оценку.
Ничего другого я и не ждала. Это уже второй тест, который я провалила с тех пор, как начала учиться в этой школе.
Я ничего не понимаю и не могу сосредоточиться на объяснениях мистера Фидиотта. Честно говоря, если бы он объяснял урок на часах в передней части комнаты, я бы, наверное, уже что-нибудь выучила, ибо я провожу все свое время, уставившись на них.
Когда до конца урока остается семь минут и тридцать четыре секунды, все начинают потихоньку собираться.
