Кумар долбящий и созависимость. Трезвение и литература | страница 51



С Живоначальной Троицей Илья не расстанется до конца, хотя обретение Бога пройдет в его стихах сквозь совершенно закономерное горнило сомнений:


Репетируя Дух, сын с отцом оставляют меня одного,


Как забытую реплику — наедине с одураченным ухом.




И уже не вопрос означает спина, принимая автограф его,


А скорей — запасную тропу, чтоб надежнее скрыться от звука.


От любого. Теперь и ему здесь — какое житье?


Разве лишь обнаружить себя, наполняясь до горла на тризне.


Что и есть окончанье, виньетка: ответ забирает свое,


И орхестра, познав одиночество, за ночь становится жизнью.


Только некому жить. И осталось глядеться извне


В ниспадающий двор, где листву, точно пальцами Листа,


Подбирает июль. Да маячит в случайном окне


Удивленный Господь, четвертованный за триединство.



И — из стихотворения «Путешественник»:


И слышать, вопреки неповторимым


Законам, утром плеск воды к бритью,


Да Троицу считать неоспоримой,


У жизни обучаясь не житью,




А цифрам, — словно маленькие деньги,


От скуки кем-то пущенные в рост, —


Уже привыкнув к лишнему оттенку


На наволочке найденных волос.



Напомним, что все эти стихи написаны в течение одного года, а до исчезновения «с поверхности земли» Илье остается менее трех лет. Триипостасность — существеннейшее отличие христианского образа мира от остальных вероучений, — кажется, воспринято Ильей как нечто само собой разумеющееся. Но легкость эта обманчива. Возможно, Илья вообще шел апостериорным путем — скажем, прочел работу академика Б. Раушенбаха, где предпринята попытка математического доказательства таинственного Триединства. Нет, однако, сомнений в подлинности пережитого им в какой-то момент апокалиптического (Апокалипсис означает Откровение) — не обязательно видения, но ощущения или совокупности ощущений. Ведь именно Св. Иоанн Богослов, испытавший беспрецедентное по силе Откровение, пишет: «Ибо три свидетельствуют на небе: Отец, Слово и Святый Дух; и Сии три суть едино» (1 Иоан.,V, 7). Многие выдающиеся богословы становились в тупик перед непостижимостью мистического единства Трех Лиц. Многих эта непостижимость отвращала от веры. Но, коль скоро тайна Святой Троицы открыта апостолам Самим Господом Иисусом Христом (МФ., 28, 19), признание ее и есть, собственно, исповедание Христа во всей полноте. Такой полноты не удалось сподобиться ни Бродскому, ни Пастернаку. Илье Тюрину промыслительным образом это удалось. До него в русской поэзии только Осип Мандельштам поэтически постиг еще одно из величайших таинств Церкви Христовой — Святую Евхаристию: