Гляжу я на эту простую скамеечку и вспоминаю, как у моих московских родственников раз за разом выбрасывалась, выставляясь из квартиры во двор сначала мебель простая, нашенская, а потом и модная, кажется, немецкая, не удержалась. Сменила ее мебель, сделанная на заказ в Италии.
В ту летнюю пору я гостил у родственников на даче, вдали от Москвы. Место было славное: сосновый лес, Волга, ухоженная усадьба с зеленым газоном, деревьями и морем цветов. Одних только роз — не перечесть.
И вся эта красота для троих: хлопотливая хозяйка, ее малая внучка да я — недолгий гость. Хозяин приезжал из Москвы раз в неделю, всякий раз привозя внучке гостинцы да игрушки. Но главным подарком для малышки был он сам — «мой любимый деда». Весь субботний день они проводили вдвоем, не расставаясь. Славная это была пара: большой грузный дед и малое дитя. Они — рука об руку — ходили да бродили: в соседнюю рощу, на берег Волги. Звенел и звенел голосок девочки, дед лишь поддакивал ей: «Молодец… Умница… Моя золотая…»
Вечером, провожая день, они отдыхали на большом камне-валуне, что лежал возле дома. Девочка прижималась к деду и задремывала. Но уходить не хотела.
В день воскресный они расставались со слезами: «Не уезжай, дедушка… Не уезжай…»
Уезжать дедушке, конечно, не хотелось, но — работа… В ту пору он уже получал довольно большую пенсию и, вдобавок, неплохой запас имел на безбедную старость. Но… «Деньги большие пошли», — признавался он.
Как раз в эту пору заказали мебель в Италии: красивые кресла, диван, спальня и прочее.
Какое-то особое дерево, натуральная кожа. А еще — в Испании дом купили. Все это, конечно, недешево обходилось.
Но скажите, где и за какие деньги можно купить лучистое сияние любящих детских глаз, тепло хрупкого тельца, к тебе приникшего?.. Все это могло быть, изо дня в день, из часа в час, но мимо прошло и никогда не вернется.
Нынче эта девочка уже повзрослела, учится в седьмом классе, с дедом и бабушкой видится редко. Она даже летом не хочет к ним на дачу ехать, хотя там лес, Волга, зелень, цветы. «Какая-то клизма выросла», — жалуется дед.
Нынешние письмена мои — вовсе не ворчанье старого человека в печали о прошлом. Слава Богу, войны нет. А значит, и горького сиротства.
Но не пришло ли сиротство иное?
Разговариваю по телефону с внуком, справляюсь:
— Папа дома?
— Нет. Еще на работе.
А на часах — восемь. Стемнело по-осеннему. Приедет усталый. Поужинает и — спать.
Товарищ мой жалуется на своего сына:
