Отец (потом она заметила) вышел из хаты, чтобы пожурить свою уже довольно взрослую дочь, но услышал, как мастерски баба сыплет проклятия, как плетет и переплетает их — не вынесла душа жителя деревни и писателя: выхватил книжечку и, затаившись за сараем, стал записывать проклятия, сыпавшиеся на голову его любимой дочери...
Не только с горечью, но и «со вкусом» слушает и пишет, передает многое из жизни, из нравов старой белорусской деревни Максим Горецкий. Потому что знает он своих людей — и таких, и эдаких. Потому что вдруг сверкнет скупое солнышко, и неожиданными красками вспыхнет недавно серый, печальный пейзаж... Как в этом вот рассказе — «Зима». Живут люди черт знает как: дети, куры, свиньи, канитель, свары бесконечные, работа, хлопоты — то и дело потасовки в хате.
«— Акы-ыш! Мам, ты глянь, все куры из-под печки вылезли.
— Моя кукла! Моя кукла!
— Ай, чтоб ты сдох!
— Не бе-ейся!
— Хрю-хрю-хрю... Чух-чух, чых!..
— Куд-куд-ку-дак!
— Тише вы! Грязнули, кабана вспугнете. Черт бы побрал этого учителя, что он вас в школу не взял: может, тише в хате было бы. «Поздно привели...» К учительницам бегать тебе не поздно, даже среди ночи. А ты, Варька, прутом не размахивай: петух стекло в окне выставит. Куда взлетел, проклятый...
— Акыш, акыш!
— Стой, стой, детка, не гони! — спохватилась молодица.
— Бряк!
— О господи ты мой милостивый,— захныкала бабка,— опять разбили миску, новую миску. Чтоб вы себе головоньки разбили. И ты, мать, сидишь, ничего не видишь. Скоро ли ты себе рубашечку на тот свет напрядешь или нет. Давно ли я три копейки отдала за миску, чтоб вы свое здоровьечко отдали.
— Чух, чух! Хрю-хрю!..
— А, мамочка, не буду! А, родненькая, не буду. Ой болит, болит! — отчаянно заголосила девочка.
— Гоните вы хоть кабана, что ли. О, господи, за что караешь? — сокрушался старик».
Здесь все кипит — вот-вот кого-нибудь ошпарит. Перепадет, наверно, и мужикам, «хозяевам», собравшимся в одной хате и увлеченным мужским занятием: игрой в карты. Здесь страсти тоже закипают — не копеечные, хотя игра идет на копейки.
«— Под твою темную,— сухим голосом сказал Валента Ивану, взглянув на него украдкой, и забарабанил ногтями по столу, чтоб не так заметно было, как дрожат у него руки.
— Чем он побил? Слишком умные вы все,— стал перекидывать карты Валента.
— Чем? Вальтом козырным...
— Вальтом козыльным,— покраснел Валента и вывалил язык, сердито дразня их: знатоки сыскались, не играете, так не лезьте не в свое дело.
