Да разве бог допустит это. Разве возможно так, разве нужно так? Ой, что говорю! Грех, грех... А я родителя просил, а я родителя молил, я худого слова ему не сказал, а он на старости еще пуще стал... Лесником служит... Людей обижает... И кто из добрых людей в согласии с ним? Смеются только все. И кто только его «панским псом» не называл? А свары, а поношения, и это на старого человека... А за что меня, сына своего единственного, не любит, дурнем обзывает? Или, может быть, я на самом деле полоумный какой, да сам того не ведаю? Где же тогда отцовский разум? Люди открыто насмехаются, а он о том будто и не печалится; оскорбления того будто и не замечает... Боже мой! Что это с ним? А сколько раз он Домну обижал. За что? Разве виновата она, что богатые братья отреклись от нее? Никого батька не любит, злится... Только и знает, что по лесу с ружьем, словно волк, словно чаровник, один-одинешенек от темна до темна ходит-бродит... Была бы водка! И все пьют, и никому заботы нет, еще и надо мной глумятся... И никто уже не верит. У кого учиться, у кого совет просить? Ведь очень может быть, и конец света скоро, если так? А может быть, и умереть лучше скорее, если так? По крайней мере, Мосиаш-Антихрист не будет издеваться, когда сойдет».
Есть в драме «Антон» своеобразный «Театральный разъезд», своеобразная саморецензия на факты и образы драмы. «Белорусский автор» слушает замечания и мысли «московского демократа» и «польского публициста» относительно белорусской литературы, ее путей, перспектив, с чем-то соглашается, что-то оспаривает.
Правильные мысли своих друзей-оппонентов о задаче молодой литературы: давать ответ на «проклятый вопрос — что делать?» («польский публицист») и о том, что «это будут только слова и слова без всякого человека», а необходимо дать «тип нового человека» («московский демократ»),— все это «белорусский автор» принимает, со всем соглашается, да только у него имеются уже и какие-то свои, более конкретные соображения насчет путей и будущего белорусской литературы. Потому что он исходит из знания народной жизни, народных типов... Общие слова, общие пожелания здесь мало значат. «Белорусский автор» ударение начинает делать на своем понимании национального характера белорусского крестьянина, самой истории белорусского народа.
«А народ мой — народ-поэт, народ-лирник, народ, который в исторической жизни своей всегда сильнее склонялся к потребностям души, чем к потребностям тела. Силой духа своего он властвовал над сильными и отважными воинами — литовцами, завоевавшими его физически...» «Теперь у народа моего кризис: старые боги одряхлели, а новых... новые мало известны... и всемирно новые боги, боги тела, боги, дающие или могущие дать полное удовлетворение только телу, эти боги не очень привлекают белоруса...» «Нужно искать причину кризиса, ибо пьянство, безграмотность, бедность — все это следствия кризиса... А мы ищем причины»
