Обращение к категориям и аналитическим подходам, освоенным нарратологами, работающими с литературными текстами, способно существенно углубить исследования также и новостного дискурса. В частности, современная нарратология готова утверждать, что не только художественно вымышленные, но и невымышленные новостные события – не только журналистские, но повседневно-житейские, сообщениями о которых мы постоянно обмениваемся, – принадлежат не к объективному миру физического времени и пространства, и не к субъективному миру эгоцентрического существования, а к интерсубъективному диегетическому миру дискурса.
Впрочем, занимающая нас интерсубъективность исторически восходит к перформативным основаниям всякой коммуникации: «Перформатив может быть верифицирован только через ритуальное повторение фразы» как «формула взаимности», как «соглашение, берущее начало в апелляции к божественному провидению»[108].
Хотя перформативность в языковой практике изучается лингвистикой уже давно, еще со времен ее первооткрывателя Джона Остина, металингвистическая теория перформативных дискурсов (параллельная теории дискурсов нарративных) пока еще разработана совершенно недостаточно. Однако опыт изучения лирических жанров (лирика – перформативный род художественного письма)[109] позволяет утверждать, что базовые для лирики, весьма древние по своему происхождению перформативные стратегии хвалы и хулы, покоя и тревоги, радости и жалобы актуализируются и новостными сообщениями.
В аналитике новостного дискурса эффективно могут применяться нарратологические категории эпизодизации, фокализации, диегетической картины мира, нарративной интриги, а также нарративных стратегий – в их взаимосоотнесенности и взаимодополнительности со стратегиями перформативнымии. Особый интерес при этом вызывает проблематика нарративного этоса – моделирования ценностных позиций аудитории новостей не прямыми оценками со стороны информатора, а самой повествовательной структурой его рассказывания.
Нарративные идентичности: нарраторы
За понятием нарративной идентичности скрывается проблема, которую читатель обычно не рефлектирует: за счет чего мы идетифицируем слова текста как принадлежащие одному или другому говорящему? как относящиеся к той или иной фигуре в кругу персонажей? В этой главе мы рассмотрим историческую динамику первого из этих двух аспектов: идентичности тех, кому приписывается роль субъекта наррации.
Широко распространившийся термин «нарратор» служит общим, родовым обозначением таких модификаций говорящего, как «повествователь» (преимущественно письменная форма речи), «рассказчик» (преимущественно устная форма речи, хотя и запечатлеваемая в литературе письменно), «хроникер», «биограф», «историк», «свидетель» (в суде) и т. п. Данный термин обозначает фигуру субъекта рассказывания, излагающего некоторую историю и обладающего некоторым кругозором (широким, сверхшироким или узким), точкой зрения (пространственно-временной и ценностной), а также голосом (речевыми особенностями, в которых проявляются особенности менталитета).
