Окна глядящего на Дунай дома, на котором сегодня указан адрес «Untere Donaulande, 6» («Нижняя Дунайская набережная, 6»), подсказали бы фюреру, что можно жить иначе, что есть чувство меры и стиль, которые он так и не приобрел. В этом доме, принадлежащем сегодня, как и в те дни, Обществу Дунайского пароходства, на протяжении двадцати лет тихо жил и трагически скончался Адальберт Штифтер, один из самых загадочных австрийских писателей XIX века, любивший уединение и пытавшийся противостоять хаосу жизни с помощью скромных и неприметных обыденных дел.
С 1848 по 1868 год, то есть до самой смерти, Штифтер глядел в свои окна на Дунай, на любимый австрийский пейзаж, в котором, как ему казалось, многовековая история стала частью природы, земля поглотила империи и традиции, словно сгнившие листья и деревья.
Привычный глазу пейзаж, лишенный ярких красок и приметных деталей, учил его уважать то, что есть, с почтением относиться к малозначительным событиям, в которых суть жизни проявляется больше, чем в великих потрясениях и неожиданных происшествиях; этот пейзаж говорил о том, что мелкие амбиции и личные страсти подчинены великим объективным законам природы, смене поколений, течению истории.
В своих романах и особенно в рассказах, многие из которых написаны в этих стенах, Штифтер как истинный мастер бился над загадкой чувства меры, предела, помогающего человеку подчинить собственное субъективное тщеславие сверхличностным ценностям, открыться для общения и для диалога — обрести тепло соседских отношений, подразумевающих прежде всего сдержанность, уважение к чужой автономии, потребность сохранять дистанцию.
Подобный пафос защиты личного пространства не мог не оставить следа в творчестве Штифтера. В романе «Бабье лето» он рассказывает о непростом формировании характера главного героя, Генриха: ему угрожает проза мира, объективные препятствия, которые современная действительность возводит на пути гармоничного, разностороннего, «классического» развития личности. Ценой, которую Генриху приходится заплатить за свое развитие, во многом становится отказ от мира — аристократическое одиночество, противопоставленное прозаическому порядку вещей. Как подчеркивал Шорске, у героев Флобера проза мира уже проникла в сердце, она не возвышается перед ними, как враг, а незаметно пробирается в их личность, образ жизни, природу. Разочарование, которое переживает
Фредерик Моро в «Воспитании чувств», куда болезненнее и сильнее (поскольку это разочарование погружено в современную жизнь и в историю и смешано с ними), чем церемонность, с которой главный герой «Бабьего лета» не подпускает к себе пошлость современности, теша себя надеждой, что пошлости в его душу не проникнуть. Флобер пишет наш портрет, Штифтер упорно пытается сгладить острые углы, загнать разрушение в рамки феодальной идиллии, хотя нарисованную им лубочную картинку оживляет искреннее желание обойти разверзшиеся пропасти действительности.
