— Дядя доктор, а я еще комсомолкой думала стать…
Геннадий Васильевич с доброй улыбкой положил руку на плечо девочки:
— И станешь!
— Нет, не стану, позор на мне… Батька…
— Нет на тебе никакого позора, Улька!
— А что же, дядя доктор?
— Горе у тебя, вот что.
— Да, еще и горе. — Улька задумалась.
Геннадий Васильевйч поглядел на море.
— Улька, — сказал он, — не хочешь возвращаться в Николаевку, приходи жить ко мне. Один я… У меня тоже была дочка… Радистка…
Улька благодарно кивнула головой.
— Нет, буду вам в тягость, потому что сама себя ненавижу. А за все спасибо, прощайте…
Геннадий Васильевич остался один на берегу. Он поглядел на свои руки хирурга с длинными сильными пальцами, перед которыми не раз отступала смерть, и неодобрительно усмехнулся. Ульку-то они не могли удержать. Пожалуй, с ней надо снова поговорить. Но времени уже не было. Его ждали в операционной.
А девочка шла берегом моря, по влажному теплому песку, шагала мимо высоких скал, пока не дошла до Серебряного лимана. Между ним и морем лежала узкая полоса земли, поросшая солончаковой травой. Отсюда была видна Николаевка.
Улька долго глядела на белые домики, окруженные садами, на пруд, отливающий черным лаком, и на старинную башню: на ней девчата играли в дозорных запорожцев — глядели, не мелькнет ли где в камышах турецкая вражья феска…
Все это властно позвало Ульку. Что же, она лишь взглянет на свой опустевший дом и пойдет дальше, за летящими на юг облаками.
Вечерело. Шумели травы. Робко, одна за другой, зажглись звезды и незаметно до самых краев наполнили небо.
К ограде своего дома Улька подошла никем не замеченная, Подошла и удивилась. На ее воротах висела какая-то странная фанерная табличка.
«Что это?» — подумала Улька и подошла ближе. На фанерке, побелевшей от жарких ветров, было написано?
УЛЬЯНА, ЗНАЙ: МЫ ТЕБЯ ПО-ПРЕЖНЕМУ ЛЮБИМ, ЖДЕМ. ЕСЛИ ПРИДЕШЬ, ОСТАНЬСЯ!
От радости Улька заплакала. Нет, она теперь не пойдет за летящими на юг облаками. Сейчас она войдет в дом, зажжет свет и первым делом напишет доктору письмо…
А фанерка на воротах ее дома серебрилась в свете месяца, как крыло чайки.
