— Спешу, — отвечает тот.
— Так готовь освещение под катером, а заодно и затемнение. Поработаю у вас немножко ночью.
А это немножко таково: на другой день, придя после завтрака из кубриков, где отдыхал личный состав, механик и командир видят, что возле их катера тихо, никто не работает. Досадуя, что ремонт затянется до вечера, подойдут, заглянут под брезент и видят: под катером, на пробковых поясах, зорюет Григорий Вениаминович со своим хлопчиком, да так сладко, что и будить жалко. Но будить надо. Поднявшись, Пушин бодро докладывает, что корпусные работы закончены.
Оказывается, они полчаса назад закончили замену листов в днище катера. А по плану катер должен быть готов к спуску на воду только к вечеру. Работа сокращена на целый день. Командир благодарит, а Григорий Вениаминович собирает инструмент, и вот уже через несколько минут у другого катера раздается дробь пневматического молотка, вплетаясь в общий шум начавшегося рабочего дня.
А в другом месте, у здания бывшего Освода, слышатся голоса:
— Навались, дружно! Подкладывай! Еще раз! Навались!
Это мотористы совместно с рабочими под руководством начальника цеха Авраменко сгружают привезенные моторы.
Рядом на разные голоса поют токарные и сверлильные станки — хозяйство мастера механического цеха Андрея Даниловича Кузнецова.
Кипит работа и в порту. Здесь словно большой завод. Сверкают вспышки электросварок, слышатся тяжелые удары молота, визг дрелей, пение пил. На кораблях идет ремонт. Они меняют стволы пушек, износившиеся при обороне Севастополя. А у других причалов — катера, рыбацкие сейнеры, мотоботы.
В один из солнечных майских дней пришла на ремонт в базу и наша «девятка». К вечеру ее подняли из воды и поставили на блоки. Было воскресенье, команде разрешили уволиться в город.
Мы с механиком пошли за фруктами и орехами. Идем по набережной. Вдруг чувствую, что кто-то дергает меня за полу кителя. Обернулся. Вижу: паренек лет двенадцати — тринадцати, босой, грязный, оборванный.
— Что тебе?
— Дяденька командир, возьмите меня на корабль.
— А родные есть?
— Папа командиром был, погиб на фронте, а маму на заводе при бомбежке убило.
Вспомнил я свое детство, как беспризорничал, чувствую: в горле запершило. Жаль мальчишку. Правда, теперь время другое — не пропадет, в детдом устроится. А может, все же его воспитанником взять хотя бы временно, пока на ремонте будем стоять?
— Что, механик, — говорю, — с мальчишкой делать будем?
— А чего с ним делать, — отвечает, — взять на катер, и весь разговор.
