Лида кивнула. Эту тарелку она съела с той же быстротой. На верхней губе и на ее лбу выступили мелкие капельки пота. Так же было поглощено второе.
Лидино лицо перестало быть голубым, оно даже чуть окрасилось розовым, но глаза потухли.
— Ты можешь идти домой, Лида, — сказала мама. — Не обязательно отсиживать. Приходи завтра в это же время.
Лида, как сомнамбула, двинулась к двери. Когда она ушла, мать сказала домработнице:
— Анюта, эта девочка будет приходить к нам обедать каждый день. Она будет есть то же, что Неля.
Меня кормили не так, как питались в доме взрослые, меню которых состояло обычно из макарон и пшенной каши. К этому времени у меня обнаружилась склонность — родители опасались, что наследственная — к туберкулезу, и мое второе было почти всегда с мясом.
Анюта попробовала огрызнуться:
— Еще чего! Себе отказывают, а девчонку кормить…
— Анюта, я повторяю, — в голосе матери был металл, — эту девочку вы будете кормить тем же обедом, что и Нелю, — каждый день. Буду я дома или нет. Вы поняли? И перестаньте икать.
У Анюты была деревенская привычка икать после еды. Она застеснялась и закрылась рукавом. На этом ее бунт закончился.
Мать повернулась ко мне:
— Они голодают.
Я поняла, что речь идет о Лидиной семье. Голодающих я уже видела. Их темные фигуры омрачали залитые светом улицы Таганрога. Особенно на пути к булочной.
Меня иногда отправляли в булочную постоять в очереди и взять хлеб по карточкам. Я знала, что довески можно раздать в протянутые руки, но целую краюху хлеба надо принести домой.
Просящие у булочной были попроворнее, они тянули руки, наперебой говорили жалобными голосами. А вот чем дальше, тем неподвижнее — иногда с тяжестью куля — сидели люди прямо на земле. У них были заплывшие глаза, толстые ноги, у детей огромные животы.
— Почему они такие толстые? — спросила я у матери.
— От голода, — ответила она тем глубоким голосом, который всегда выдавал ее волнение.
Толстые от голода?! Это было страшно. Но все же то — чужие люди. А тут Лида, ее мать, отец, братик.
Лида стала приходить к нам обедать каждый день. По ней можно было проверять часы. Вскоре в ее лице проступили живые краски, она веселела на глазах и превращалась в озорницу.
Она познакомила меня с ребятами соседних дворов, открыла заветные закоулки и тропки к морю. Мы подружились упоительной уличной дружбой.
Иногда нам — теперь уже вдвоем — поручалось серьезное дело: постоять в очереди за пайком. Отца прикрепили к распределителю ИТР (инженерно-технических работников), куда были прикреплены все ответственные партийные работники города и инженеры (в Таганроге было несколько заводов). В это время в Союз стали приезжать по контракту иностранные спецы, поэтому в Таганрогском распределителе можно было слышать немецкую речь.
