Мое пристрастие к Диккенсу. Семейная хроника XX век | страница 11
— Шурка! — сказала мама иным тоном.
— Но ведь это же — сущий отдых, Верочка! И стоящее дело…
— Вот именно! Еще одно дело.
— Зато представь, годика через два у нас будет прекрасный театр!
II пленум Облбюро СРП. Сидит второй слева А. Моррисон. 1926 г., Челябинск.
Мое огорчение мгновенно улетучилось:
— Ты станешь директором театра?
— Я останусь тем, кто я есть, — редактором газеты. Но человек должен делать немного больше, чем от него ждут, а? — Он взглянул на мать.
Она промолчала.
Оказалось, в городе, кроме временного, был прекрасный старинный театр, но — в плачевном состоянии.
Через год театр реставрировали. Его небольшой зрительный зал был одновременно уютным и торжественным: малиновый бархат лож, хрустальная люстра в полпотолка — зажженная, она сама по себе была праздником, — замечательная акустика.
Я бродила днем за кулисами, среди свисающих тряпок и металлических конструкций, вдыхая запах пыли и чувствуя себя самой счастливой девочкой на свете, потому что никто не мог мне сказать: «Эй, что ты тут делаешь? А ну, убирайся!» Ибо в другое время меня привыкли видеть держащейся за руку высокого красивого человека, который запросто разговаривал с директором театра или режиссером. Более того, режиссер иногда сам брал меня за плечо, чтобы я не споткнулась в полумраке, и вел нас с отцом в свой кабинет.
У нас в доме стал мелькать театральный люд.
Скульптура «Лирник» работы матери стояла в столовой дедовского дома в Челябинске.
Вскоре к нему присоединился — с материнской стороны — художественный.
Позже, когда я уже пошла в школу, я столкнулась дома с нашим учителем рисования — к своему и его великому смущению.
Нашествие городских «знаменитостей» никак не повлияло на обстановку нашего дома. Она по-прежнему была скудной, если не нищей.
В комнате родителей, правда, появились кровать с пришпиленной над ней клеенкой — вместо ковра, письменный стол, крытый черным канцелярским дерматином с золотистыми разводами чернил (за этим столом и я готовила уроки), книжный шкаф, перенабитый книгами, и старая венская качалка.
В моей — проходной — комнате стояла железная койка и этажерка для книг. Самая первая — тоже проходная — комната называлась столовой, потому что в ней обедали за большим кухонным столом. Тут же стояла раскладушка домработницы, а под окном мамин старорежимный сундучок.
Мать стала лепить — за неимением мастерской — в их с отцом комнате. Все полы квартиры были испятнаны белыми следами глины и алебастра.
