Пётр Леонидович сидел за завтраком внешне какой-то всклокоченный, а внутренне — пустой, с незнакомым мне бессмысленным взглядом. Я не понимал, слышит ли он меня. Анна Алексеевна даже спросила его:
— Петя, ты нас слышишь?
— Слышу, — ответил он тихо и бесстрастно.
Говорит он с трудом, односложно и очень глухо, как в трубу, но вдруг прорывается фальцетом с очень высокими петушиными нотками. От них ещё страшнее…
О чём бы я ни начинал разговор, о недовольстве старших младшими, о телепатии, о работах химиков по связи химических реакций с радиационным излучением, о литературе, об учёных — ничто не заинтересовывало его. Он сидел отрешённый, дремал, пробуждался, односложно отвечал. Потом вдруг встрепенулся и сказал, что ответы на все мои вопросы есть в третьем издании его книги, и послал Анну Алексеевну искать книгу. Долго, мучительно надписывал её. Из уголков рта бежала слюнка… Мне очень стало жалко его, захотелось обнять эту растрёпанную гениальную голову…
Пожалуй, только один раз он оживился, когда я напомнил ему, как мы встретились впервые в Доме журналиста в 1962-м. Ещё во время завтрака он спросил, сколько мне лет. Я ответил. И вот теперь, после наших воспоминаний о Домжуре, он вдруг улыбнулся и внятно сказал:
— Да, вам тогда было тридцать лет!
Он говорил, что продолжает работать всё над той же горячей плазмой, но я не понял, как он может работать. Дело не в физической немощи, а в этом потухшем взгляде, в полной потере интереса ко всему окружающему. И о термояде он говорил тоже равнодушно. Я спросил, как долго осталось ждать решения проблемы термояда.
— Не знаю…, — ответил он устало.
Вспомнил две его публикации по плазме в ЖЭТФ, о которых я писал.
— Там всё правильно, — сказал Капица.
Он провожал меня до дверей виллы. Показывал свой бюст при входе (очень похож!), который подарил ему маршал Тито. Просил, чтобы я ещё приходил. Когда я пожал его маленькую вялую руку, вдруг подумал: «Я, наверное, его больше не увижу». Он был очень бодрым стариком ещё 5–6 лет назад. Подкравшаяся старость съела его вдруг, как весна за одну ночь съедает зимний снег. Таким, какой он сейчас, быть неинтересно.
18.1.84
* * *
Вася[15] утверждён литсотрудником в редакции «Советской России». Вот это уже не студенчество, не стажёрство, это уже начинается его самостоятельная жизнь.
20.1.84
* * *
Не чувствую себя свободным до конца. Это выливается в раздражительность в беседах с издателями. И, как ни странно, они, лопухи, уважают меня за отсутствие раболепства, к которому они уже так привыкли.
