Я понимаю, что нельзя не упомянуть о леопарде, и не только потому, что проделки этого животного — джу-джу и для черных, и для белых людей, а просто потому, что как раз в этих местах они водятся во множестве.
Первый случай, когда я наглядно убедился, что здесь и вправду водятся леопарды, произошел через несколько дней после того, как мы перенесли лагерь из-под защиты станции Мамфе, где изучали жизнь животных в искусственных, созданных цивилизацией условиях. Новый лагерь мы разбили в глубине девственного леса, в лощинке, под прикрытием кустарника и малорослых деревьев, посередине поляны, покрытой высокой травой. Это была одна из тех прогалин, которые образуются в глуши тропических лесов из-за почти полного отсутствия в этом месте почвы. Лес стоит вокруг таких полян сплошной зеленой стеной, и небольшие рощицы разбросаны лишь там, где в углублениях рельефа накопилась почва. Чтобы добраться до этого места, мы пошли по «Большой северной дороге» от «парома» (это был старый челнок), находившегося ниже по течению от Мамфе, и перевалили через холм за рекой. Здесь дорога идет то травянистыми пустошами, то лесом. В последней травянистой излучине, которую пересекает дорога, мы прорубили, выбирая участки «наименьшего сопротивления», ход влево — он извивался по полю среди травы и приводил в конце концов к нашему тенистому приюту.
Я возвращался из Мамфе, где нужно было прихватить какое-то снаряжение из базового лагеря и мою любимицу обезьянку, которая обычно путешествовала со мной, сидя на моем левом плече. Меня сопровождал Фауги. Дела задержали нас, и, когда мы гребли на переправе через реку, уже смеркалось. Пришлось одолжить фонарь у лодочника, старика-прокаженного, и мы углубились в лес. По причине, известной разве что самой судьбе или тайным силам африканских джу-джу, я не взял с собой свое любимое охотничье ружье, а нес только сучковатую палку да обезьянку, которая восседала у меня то на голове, то на плече.
Фауги шел впереди, неся неяркий фонарь; янтарные лучи света плясали среди колоссальных стволов деревьев. Ночь была тихая, хотя вокруг все звенело от мириад стрекочущих, жужжащих насекомых, а воздух был пропитан ароматами почти наркотической силы. Мы двигались неслышно, как духи, под ногами — мягкая глина, на мне были теннисные туфли, а Фауги бесшумно шел в своей природной, залубенелой обуви — босиком. Только монотонное поскрипывание ручки фонаря отмечало наше движение вперед.
