Затем я посадил его в школьный оркестр играть на барабане. Поставил себе задачу развить у него, чувство ритма. Ну и, кроме того, приобщить его к коллективу, чтобы он с первых лет, с первых шагов чувствовал плечо своего товарища-музыканта, чтобы он чувствовал ансамбль и не бил колотушкой по барабану тогда, когда это не нужно.
Когда я услышал, что колотит он в барабан верно, вовремя, решил перевести его на инструмент, на мандолину. После того как он приобрел первые навыки игры на мандолине, перевел его на скрипку, стал обучать нотной грамоте, но… до Ойстраха дело не дошло.
Провалились все мои опыты. Очевидно, музы проспали день рождения моего сына, и таланта, как видно, не оказалось у него к таким делам…
Ну, как бы то ни было, я доволен, товарищи, и тем, что сын мой научился понимать живопись, поэзию, музыку. Вероятно, все мои опыты в какой-то степени не пропали даром и сыграли свою роль.
Учился сын, ничем не выделяясь среди всех остальных школьников. Математические знания давались лучше, гуманитарные — тоже неплохо, но особой склонности он к ним не имел. Когда он готовил задания по математическим предметам, я ему никогда не помогал. А вот когда он занимался литературой, писал сочинения, приходилось оказывать ему соответствующую помощь.
Перед сыном я всегда ставил определенные задачи. Когда он учился в средней школе, на семейном совете мы решили, что он должен окончить школу с золотой медалью, на худой конец — с серебряной.
Вот кончена школа. Сын принес мне аттестат. Но, к сожалению, ни золотой, ни серебряной медали не было. Опять поражение, как видите. Ну, я подумал: не всё же будут поражения, когда-нибудь придет и победа. Погоревали мы, что не осуществилась наша мечта, а сыну, конечно, было вдвойне горше, что не принес он родителям такой радости. Ну, что же делать? Поговорили мы и о том, что это не беда, поражения позади. Впереди — жизнь. Завоевать победу еще есть время, было бы желание и горячее сердце!
У нас в семье существовал неписаный закон, и он, может быть, оказал влияние на формирование характера сына. У нас считалось, что плакать неудобно. Неудобно не только потому, что это вообще неприятно, когда люди плачут, что они достойны сострадания, сожаления, что они имеют какой-то угнетенный вид… Но еще и потому, что кроме неприятных ощущений еще испытываешь и беспокойство своеобразное. Поэтому лучше не плакать. Если горько — лучше не плакать. Ну, а если от слез удержаться нельзя, можно поплакать, только тихонько, чтобы люди толком не поняли: не то у Титовых плачут, не то смеются, а скорее всего смеются…
