Словно после беспамятства вернулось сознание, дрожащими руками она переняла тяжелую хрустальную чашу и поднесла к бледным губам, выпила сладкую, как причастие, жидкость.
— Теперь все позади, дитя мое, ступай спокойно домой, — напутствовал отец Григорий.
До дома Устинья еле-еле добрела.
— Что с тобой, мама? — спросил встревоженно выбежавший навстречу Вася. Но Устинья уже ничего не могла ответить сыну…
Аксинья Ложкина рассказала об этом Ковалеву охотно, не утаивая деталей.
— Вот это и есть мой единственный грех, других не ведаю! — твердо сказала она, завершая признание. Больше, казалось, ее ничто не тревожило, она жила какими-то разорванными мыслями об иных делах, о том, что ее ждет страшнее возмездие за хранение и распространение антисоветских листовок, чем за соучастие в убийстве Устиньи Романовой.
— Ваши показания, гражданка Ложкина, занесены в протокол. Вот подпишите.
Аксинья расписалась, с безразличием глядя на поданную бумагу. Потом так же безразлично подтвердила подписью акт об изъятии золота и, следуя указанию Ковалева, стала собираться в невольную дорогу.
В здании ОГПУ царило необычное оживление. По коридорам конвоиры то и дело проводили арестованных. Сновали вызванные и добровольно явившиеся свидетели. Проводились допросы, очные ставки, опознания.
В кабинет вошел секретарь отдела и положил на стол Ковалева бумагу: «На ваш запрос отвечаем, что в деревне Таежной осенью 1919 года действительно был случай, когда в бою гражданин Саблин заколол штыком своего младшего брата. Этот факт подтверждают очевидцы и сам Саблин, по сей день проживающий в родной деревне». Это был ответ на запрос, отправленный в далекую Сибирь, о подтверждении личности Саблина.
— Вот так штука! — чуть не присвистнул Ковалев и, выйдя из оцепенения, поспешил к Быстрову.
Начальник тоже был озадачен сообщением и тут же позвонил Чекову.
После недолгого разговора с секретарем обкома в его кабинете, прямо оттуда, Быстров позвонил дежурному, передал указание об аресте Саблина. Вскоре двое верховых ускакали по особому заданию.
Ковалев в ожидании сообщений из сельсовета не находил себе места. «Кто же ты, Саблин? — думал он с досадой. — Ловко же замаскировался! Подумать только, до каких пор всех за нос водил». Но что более всего злило уполномоченного: он встречался с Саблиным больше всех, и он, простак, поверил его россказням. Теперь у Ковалева не было сомнений в том, что «С» в перехваченной записке — это и есть он, Саблин. Следовательно, Саблин — один из участников заговора, возглавляемого в Ижевске епископом Синезием. «Ну, что ж, поговорим в иных обстоятельствах, „председатель!“» — подумал Ковалев. Ход его мыслей прервал телефонный звонок. Докладывали чекисты, посланные арестовать Саблина.
