Она крикнула: «Митя, берегись!» В тот же миг раздался выстрел.
Из рапорта Ковалева
Сдав арестованных дежурному, Ковалев с Назаровым направились в Костряки. В доме Аксиньи Ложкиной их ждал Широбоков. На лавках вдоль стен молча сидели несколько понурых женщин, по избе, заткнув наган за пояс, расхаживал Николай.
— Что здесь происходит? — спросил Ковалев. — Что за мрачные посиделки?
— Всех впускал, никого не выпускал, товарищ уполномоченный. Как было приказано, — Широбоков, довольный, вытянулся почти до потолка.
— Назаров, препроводите их в контору и задержите там до моего прихода, — распорядился Ковалев и, когда те вышли, протянул хозяйке серую бумажку, — Будем делать у вас обыск. Это ордер. — Взглянув на Широбокова и понятых, добавил: — Приступайте! А пока производится обыск, займемся деловым разговором. — Садитесь, гражданка Ложкина. Первый вопрос такой: кем вам доводилась Устинья Романова?
— Племянницей.
— Расскажите все по порядку, что знаете о ней.
— Я ничего не знаю… — сбивчиво и неохотно ответила Аксинья. — Баба как баба, ничего плохого я ей никогда не желала.
— Да, нам известно, что вы ее лечили. Припомните-ка, от чего, от какой болезни?
— Ну, известно, от душевной, — глухо произнесла Аксинья. — От чего еще я могу лечить? Чахла она от разговоров об ее супружеской неверности. Так и сгинула враз.
— А не вы ли эти сплетни разносили? — Аксинья не ответила, — Может, очную ставку с вашим братом Егором устроить?
— Не… не надо. Я сама. Егория сюда не впутывайте, — после напряженного молчания согласилась Аксинья.
— Чем же вы лечили ее?
— Я… ничем. Только заговаривала и отвела ее к батюшке Григорию, — она нервно хрустнула пальцами, потом, собравшись с духом, неторопливо стала рассказывать…
Как-то, проходя мимо конторы, Устинья на доске показателей работы бригады против своей фамилии увидела приписку «потаскуха». Снова, как тогда на собрании, она ощутила на себе осуждающие взгляды. На работу в тот день не пошла. Возвращаясь домой, увидела на завалинке женщину в черной одежде. «Неужто тетка Аксинья? Что понадобилось? Почитай, год не показывалась и видеть меня не хотела», — эти мысли можно было угадать по лицу Устиньи.
— Здравствуй, племянница, — первой заговорила Аксинья. — Что невеселая, аль муж забижает?
Устинья в растерянности молчала, не зная, что ответить, ее снова обожгла обида.
— Знаю, знаю, милая, — продолжала тетка, заметившая на лице племянницы следы нервного потрясения, — я все знаю, все до меня донеслось. Покайся перед богом, оно и полегчает. Я-то понимаю, с кем не бывает по молодости, а ты покайся.
