Казалось, что дальше некуда, но температура социальной шизофрении по мере того, как я перелистывал страницы “Знамени”, всё повышалась. Анатолий Найман с восхищением вспоминал о знакомстве в 1968 году с молодой семьёй чехов, рассказавших ему, как они жили в пражском общежитии:
“Он рассказывает, как, учась в университете и живя в студенческом общежитии, дожидался, чтобы вся комната заснула, зажигал настольную лампу, раскладывал на столе газету “Руде право”, прочитывал номер от начала до конца, раскрывал складной нож и, по возможности тихо, искалывал мелко-мелко, рубил, как капусту, газетный лист. Она говорит, что с приходом Дубчека пришло и сексуальное раскрепощение, и в подтверждение достаёт фотографию, где они с мужем сняты голые на фоне леса”.
Одним словом, оба они похожи на Либерзон-Орлову, которая, по собственному признанию, “если бы были тайные судилища”, “сама бы и убила бы” своих идейных врагов.
* * *
Но наши отечественные “шестидесятники” по накалу психопатических припадков и по соревнованию в глупости не уступали чешской паре. Владимир Радзишевский вспоминает о том, как Евтушенко отозвался на события августа 1968-го:
“Из Коктебеля Евтушенко отправляет телеграмму протеста на имя Брежнева и Косыгина. От отчаяния и беспомощности примеривается к самоубийству (! — Ст. К.). И стихи пишет, как предсмертную записку. Поэтому и заканчивает их эпитафией:
Пусть надо мной — без рыданий —
просто напишут, по правде:
“Русский писатель. Раздавлен
русскими танками в Праге”.
Стихи оказались такой силы, что спасли автора от него самого. Самым прямым результатом их воздействия стал отказ от самоубийства”.
Но Радзишевскому мало диагноза, который он ставит Евтушенко (склонность к суициду), он восхищается способностями Евгения Александровича, а заодно и Андрея Андреевича (Вознесенского) переписывать в наступившую эпоху перестройки хрестоматийные стихи о самом Ленине и утаивать их от нового поколения читателей:
“Генеральной расчисткой поэмы автор занялся в перестройку. И эта расчистка не в последнюю очередь коснулась неприкасаемого ранее Ленина. Так, в главе “Идут ходоки к Ленину”, где Ленин, понимая все их беды, шёл навстречу ходокам, возникает совсем другой расклад:
Волга дышит смолисто,
Волга ему протяжно:
“Что,
гимназист из Симбирска,
править Россией тяжко?
Руководил ты,
не робок,
лишь заговорщиков горсткой.
Что же ты хлеборобов
начал душить продразвёрсткой?
Мягкую ссылку попробовал, вообразив —
