Ужасно просто и глупо сунуть злого Дитриха за решетку и радоваться, что все в порядке. Если кто-то попался, то это еще совсем не означает, что все в порядке для него и для всех остальных. Это только начало, потому что его посадили туда не для того, чтобы было кому подметать двор, а для того, чтобы он подумал о своей жизни, если уж этого не сделал раньше. Только в редких случаях речь идет об изоляции опасного и неисправимого преступника, но тогда уже и совсем не до смеха.
Я не считал Кунца неисправимым, а цинизм, простите, не является в моих главах доказательством душевного превосходства, скорее — постыдной неполноценности.
Поэтому я не заламывал руки и не кричал: «Попался, злодей!» или еще что-то в этом роде, а сел напротив и предложил ему сигарету. Он не мог закурить в наручниках. Я поднес ему спичку.
— Послушай, — говорю, — давай говорить начистоту. Пора.
Он затянулся и пришел в себя.
— Что это значит? — говорит. — Снимите это!
— И не подумаю, голубчик. Я здесь не собираюсь с тобой драться, даже если тебе этого хочется. Мы не в кино. Ты бы мог разорвать мне пальто, а это только усугубит твою вину, потому что я представитель закона. Тебе еще будут говорить — «вы, гражданин обвиняемый», потом в суде — «вы, гражданин подсудимый», а потом тебя вообще на какое-то время перестанут называть гражданином.
Он немного побледнел. Довольно неприятная перспектива.
— Так кто должен был взять эти часы?
— Какие часы?
— Ну, те, за которые доктор Вегрихт попал в тюрьму. А может, здесь еще какие-то были?
— Я-то откуда знаю? Об этом знает доктор Вегрихт.
— Ты что, ему об этом рассказал?
— Я о них ничего не знаю. Ведь он же сознался!
— Держи карман шире, сознался, — говорю я, — часы были в твоей коробке с бельем.
— Он их туда засунул, я ничего не знаю. А если не он, так еще кто-нибудь.
Я уселся поудобнее.
— Послушай, так мы с места не сдвинемся. Я тебе только что говорил, что разумный человек не станет лгать и запираться, если против него есть очевидные доказательства. Не имеет смысла. Часы туда никто засунуть не мог, потому что я сам заклеил коробку и два раза порвал ленту, так что вряд ли доктор мог потом заклеить ее точно так же. Он бы не заметил, что лента порвана. Кроме того, мы заклеили коробку по его просьбе.
— Да, но на коробке были его отпечатки.
— Ну да, мне это тоже показалось странным не потому, что они там были, а потому, что я и сам тогда весь вымазался клеем. В общем главное, что там должны быть отпечатки моих пальцев по всей ленте и по краям. Это бы он не смог подделать. Посмотрим в Праге, есть ли они. Но я даю голову на отсечение, что есть. Ну что?
