— А нашли его отпечатки?
— Ну, конечно, господи! Так по крайней мере зять говорит.
— На часах?
— Нет.
— Так может быть, он просто взял коробку в руки и оставил на ней отпечатки пальцев.
— Да, это может быть. Он якобы с самого начала говорил, что эта коробка не его.
— А чья? — с сомнением спросил Кунц. — Послушай, а не моя ли это коробка?
— А откуда я знаю? Если тебя это так интересует, так спроси на допросе. Все равно тебя туда вызовут.
Ципрбуржский управляющий комкал сигарету.
— Зачем меня будут вызывать?
— Ну, так ведь всегда поступают, когда хотят узнать, что это был за человек и что он делал.
Кунц закурил.
— Я о нем ничего плохого сказать не могу. Конечно, особо нежных чувств я к нему не испытывал, думаю, что их никто не испытывал, но это ничего не значит. Я бы не желал ему зла. Вот неприятность, что мне там говорить?
— Да не ломай себе голову, — говорю я, — это уже формальность. Доказательства против него, поэтому даже и не нужно признания.
— Ну да, вряд ли он сознается.
Я доел яичницу и вытер сковородку коркой.
— Представляешь, он уже сознался.
Кунц посмотрел на меня так, как будто бы у меня изо рта выскочил огонь.
— Сознался? Как?
— Чего ты удивляешься? Наверное, уже не мог отпираться, вот и признался. Готово дело. Говорят, что лучше сознаться, это смягчает вину. Что ты так удивляешься?
— Я не знаю, — с сомнением сказал Кунц. — Но обычно люди запираются, по крайней мере так в книжках пишут. Каждый старается защищаться, когда надо спасать свою шкуру, и запирается до последнего. Если уж кто-нибудь этим занимается, так не станет же он сразу сознаваться, как только на него пальцем покажут.
Я пожал плечами.
— Правда, я об этом знаю только из детективов, но, по-моему, только идиот будет запираться, когда уже нет смысла. Такой неглупый человек, как доктор Вегрихт, наверняка понял, что у них в руках факты, и сказал правду, чтобы иметь смягчающее вину обстоятельство. Думаю, что это самое разумное.
— Это конечно, — согласился Кунц, — но у меня все равно это не укладывается в голове.
— Не ломай себе голову. Гораздо хуже, что я сегодня вечером должен вернуться в Прагу. У нас с зятем общая квартира, мы хотели ее разменять, но ничего из этого не выходит. Мы хотим ее сначала разгородить, а потом менять, но национальный комитет нам запретил, так я туда должен ехать.
— Вот некстати, — сказал Кунц, — а тебе действительно так срочно нужно ехать?
— Надо. Когда идет последний поезд?
— Через три часа, из Будейовиц. Но на автобус ты уже не успеешь. Я тебя отвезу на мотоцикле.
