— Прошу, пани, — повторил Альтман, — слезайте, не стесняйтесь. Прошу, пани, до плена.
Генерал внимательно поглядел на Альтмана. Потом он заговорил, не разжимая губ, так, что даже не шелохнулись щегольские усы. Говорил он на смешанном польско-немецко-русском языке.
— Я есть генерал граф фон Любовски, командир дерзекстен армэ, шостой армии. Я могу пойти в плен только за ваш официр.
— Так я и есть офицер, — успокоил его Альтман, — не бузи, старичок, право, чего уж там, слезай. Если не разменяем тебя, то обязательно обменяем.
В это время с головного дозора раздался протяжный свист и махнули белым платком. Значит, кто-то ехал по шоссе, надо было поторапливаться. Взводный Остап Довбня, потерявший терпение, тронул Альтмана за рукав.
— Да брось ты церемониться с ним, — сказал он, — возьми его за морду и тяни с машины.
Альтман свирепо обернулся к нему:
— За мо-о-орду, — передразнил он, — дурак! Это международная операция, тут надо вежливо; на нас, может быть, сейчас вся Европа смотрит.
Довбня плюнул и отошел в сторону. В это время на головном дозоре снова свистнули, и видно было сквозь кусты, как двое кавалеристов стали медленно отступать в гущу леса.
Скорчив на лице обольстительно вежливую гримасу и кровожадно выпучив глаза, Альтман решил взяться за дело серьезно. Он влез в машину и взял генерала под руку.
— Прошу, пани, поцелуйте меня в дупу, — сказал он сквозь зубы. — Ты слезешь у меня или нет, шут гороховый!
Слово «дупа» по-польски означает «зад». Это было едва ли не единственным словом, которое Альтман правильно выговаривал на этом языке. И на генерала оно произвело ошеломляющее впечатление. Он немедленно встал, накинул на руку плед и покорно сошел с машины, присоединившись к остальным пленникам.
Покопавшись в моторе, Альтман чиркнул спичку, и автомобиль тотчас же вспыхнул как факел. Задыхаясь в едком дыму, эскадронный собрал в кузове четыре толстых портфеля и, придерживая на ходу шашку, кинулся в лес, предварительно отозвав свистом оба дозора. Операция была закончена.
Генералов посадили на запасных лошадей, выслали по сторонам охранение; сзади на всякий случай оставили заслон из двух кавалеристов с пулеметом. После часа бешеной скачки сквозь лес выехали на поляну и сделали привал.
Генералы попросили их напоить, было жарко. Они все еще пребывали в состоянии немого оцепенения и молча дали себя разоружить. Командующий армией револьвер отдал, но за шашку уцепился обеими руками.
— Нэйн, — сказал он, — не можно, мой сабля только к генералу может пойти, к дворянину.
