Потом его привели на телеграф и, так как служащие разбежались кто куда, заставили под дулами револьверов работать. Решили сначала поиздеваться и лишь потом убить. Что выстукивал Черекан в эти бесконечные часы на своем ключе — никому не известно. Побледневшие губы были тесно сжаты, ныл избитый рукояткой револьвера череп, и в голове росла и крепла единственная мысль, твердая и прямая, как острие клинка.
Черекан убил конвоира из его же собственного револьвера и бросился в Днестр под самым носом у румынских патрульных. Он размашисто плыл, выгребая правой рукой, левая была поднята, в ней зажат был драгоценный револьвер, отнятый у врага.
Потом Черекан примкнул к Котовскому и был назначен командиром эскадрона.
Однажды к командиру бригады пришло из дивизии с нарочным распоряжение дать аттестацию всему командному составу. Котовский почти обо всех своих командирах думал одинаково. Вспотев от напряжения, он на бесконечные лады варьировал то единственное мнение, которое у него сложилось о своих командирах. Когда он дошел до буквы «Ч» — Черекан, у него просто уже не хватило выражений, а повторяться ему не хотелось. Отложив перо в сторону, Котовский задумался и вспомнил худое аскетическое лицо и глубоко запавшие угольно-черные глаза эскадронного командира, который в бою всегда с неистовой храбростью играл со смертью. Поэтому против фамилии «Черекан» он написал просто «Имеет железное сердце».
Расторопные командиры, пронюхав про аттестации, прочли от начала до конца; один Черекан не полюбопытствовал. Прочтя, некоторые покрутили носом каждому лестно было иметь «железное сердце». Но потом, подумав, сошлись на одном сердце у Черекана действительно не как у все людей и вполне возможно, что оно железное.
Человек с железным сердцем был романтиком. Это было очень странно, как и все, что касалось Черекана, однако это было так. Очевидно, как и все телеграфисты в мире, Черекан немного пел и играл на гитаре. Но на гитаре его не было ни ленточек, ни цветов. И играл он обычно не для товарищей, не для деревенских девушек, а так просто, для себя. Уединившись где-нибудь за селом, у кладбища или даже на конюшне, Черекан тихо перебирал струны и вполголоса напевал старинные молдавские мотивы, то тянущие за душу, то буйные, как молодое вино. Сначала бойцы подсмеивались над ним, но потом, привыкнув ко многим его странностям, перестали удивляться, что эскадронный командир предпочитает давать концерты лошадям, а не людям.
