— Вахмистр Криворучко, — сказал он наконец, — неужели ты не узнаешь своего бывшего полкового командира Я — генерал Самсонов!
Генерал и бывший вахмистр поцеловались.
— Сдавайтесь! — сказал Криворучко. — Чего уж там! Поезжайте, товарищ генерал, к своим и скажите, чтобы закрывали лавочку. Все равно к утру всех на лед сбросим. Дело ваше крышка!
На рассвете генерал Самсонов вернулся с целой делегацией офицеров. Все, что оставалось еще организованным от одесской группы «добровольческих» войск, сдалось на милость победителей.
Бригада на рысях пошла к Тирасполю.
У железнодорожного переезда ударный юнкерский батальон — последний оплот белых — построил три цепи и приготовился к защите. Навстречу им выехало несколько красноармейцев. Юнкера сдались без единого выстрела. Командир их валялся в истерике у ног Котовского и просил его не презирать.
По всем дорогам густыми толпами шли бросившие оружие офицеры и просили, чтобы их взяли в плен. От них отмахивались, как от назойливых мух, и рекомендовали им обращаться в штаб дивизии.
К вечеру стрелковые полки красных с боем вошли в Одессу.
В эти дни бригада Котовского захватила пятнадцать бронепоездов, несколько сот пушек, около двадцати тысяч пленных и несколько сот эшелонов с разным добром.
Лишь жалким остаткам группы Бредова в количестве нескольких сот человек удалось бежать вдоль Днестра в Польшу.
«Добровольческая армия» была ликвидирована.
В селе Волчьи Выселки, на Подолии, похоронен мой друг Чабан, фуражир второго эскадрона Н-ского кавалерийского полка.
На его могиле за плотиной на косогоре в землю врыли столб и на деревянной дощечке выжгли раскаленным гвоздем надпись «Здесь похоронен неизвестный коммунист, убитый бандитами в день третьей годовщины Октября».
Этот скромный монумент в заброшенной украинской деревушке ничем не напоминал внушительных памятников «неизвестному солдату», разбросанных там и сям по городам европейских стран.
Позже рядом с надгробием сколотили из грубых досок примитивную трибуну, покрыли выцветшим на солнце и полинявшим от дождей красным кумачом. Бородатые дядьки несколько раз в год, в торжественных случаях, поднимались на эту трибуну и в конце своей нескладной речи неизменно указывали пальцем на деревянный столб с надписью и просили «обчество» обнажить головы в память жертв революции…
Дмитрий Чабан вступил в наши стальные ряды при чрезвычайно своеобразных обстоятельствах.
Казаки из группы Бредова гостили у него трое суток и оставили по себе тяжелую память изнасиловали и убили дочь, угнали скот, надругались, били нагайками. Когда наша конная бригада сбросила в Днестр остатки одесской группы белых войск, старый Чабан явился к нам с тремя сыновьями.
