Жарко палит солнце. Мы идем по песчаной степи одиннадцатые сутки. Для меня всего лишь седьмые, ибо четверо суток я был без сознания.
Кто-то говорит, что лошади в обозе уже мочатся кровью. Поэтому мы по возможности разгрузили свои фургоны и все самое тяжелое переложили на крестьянский обоз. Там лошади более привычны к песку.
Бедные крестьяне. У них у всех осунувшиеся и печальные лица. Мы уже присоединились к дивизии, и теперь подвод тысяч десять. Но их негде менять. Крестьяне со своими лошаденками тащат двести-триста верст по пятидесяти пудов снарядов по глубокому песку.
Мимо нас, наслаждаясь прохладой леса, идет пехота. Командир полка Кривоножко, как всегда пешком, с засученными рукавами и с английской винтовкой в руках, узнает меня и подходит к моей тачанке.
Я хочу пожать ему руку — и не могу. Вся правая часть тела у меня парализована. Здорово все-таки меня контузило!
Кривоножко рассказывает иногда десятки верст не бывает воды; все колодцы осушены теми, кто отходит впереди нас.
Хуже всего положение дивизии. Там все идут пешком, с израненными ногами… Орудия, снятые с бронепоездов, люди тащат на себе.
В какой-то деревне остановились на привал. У колодца теснота и давка. Слышны крики, и ру-гань, и плеск ударов. Как будто кого-то бьют по лицу.
Я хочу встать с подводы и сейчас же падаю на землю. Но все равно надо посмотреть, что там делается.
Ползу на левом боку. Страшно медленно. Ребята проходят мимо меня и не узнают. Наверное, хороший у меня вид. Наконец кто-то узнал меня — это политрук из первой роты. Меня берут на руки и несут.
Возле колодца лежит умирающая лошадь. Кавалерист с залитым слезами лицом стягивает с нее седло и, поминутно нагибаясь, целует ее в морду, в глаза, в шею. Лошадь околевает. У нее невероятно вздут живот, и она конвульсивно вздрагивает.
Возле колодца Мишка — командир бессарабского эскадрона. Он страшно бледен и обеими руками держит какого-то пожилого крестьянина, очевидно, владельца этого колодца.
Мне объясняют, в чем дело. Колодец отравлен. Издыхающая лошадь только что выпила ведро воды и сейчас же грохнулась на землю. Тогда заподозрили неладное и напоили из колодца собаку. Она сейчас же издохла.
Мишка схватил крестьянина поперек тела и хочет его бросить в колодец. Откуда-то появляются растрепанная женщина и человек пять детей.
Все они вцепились в Мишку, вой и плач стоит невообразимый. Меня подносят ближе, и я беру Мишку за локоть. Он сначала не узнает меня и со страшным проклятием замахивается нагайкой. Потом вдруг вглядывается и говорит смущенно:
