Однажды у шаха (великого шаха!)
Шёл пир небывалый во славу аллаха.
Там было великое множество вин:
Горящих под солнцем, как чистый рубин,
Струящих дурманящий аромат
И угольно-чёрных, как чёрный агат;
Вин светлых, прозрачных, как горный хрусталь,
Сквозь кубок видна необъятная даль…
В высоком тюрбане, с серьгами в ушах,
Сидел на диване задумчивый шах.
Сидел он и думал: о царстве, о троне,
О древнем законе, о сложных вещах…
И кушал лениво крыло куропатки,
Крыло куропатки, дроздовы лопатки.
Гостям улыбался, придворным кивал,
Крыло куропатки вином запивал…
Большая толпа перед ним пировала.
А кстати, чего на пирах не бывало!
И то, и другое… Обычно сперва
Раздоры, и ссоры, и злые слова.
А там и до рук постепенно доходит…
И взором толпу повелитель обводит
И видит: солдаты ведут мудреца,
Ведут мудреца в подземелье дворца.
Видать, надерзил он кому-то изрядно.
А это любому, конечно, досадно.
Но всё же зачем старика обижать?!
Зачем старика в подземелье сажать?!
— Эй, стражи! — солдатам кричит повелитель. —
Что сделал вам этот пророк и целитель?
Несладкое слово сказал? Не беда!
Ведите немедленно старца сюда!
И вот, натерпевшись великого страха,
Поклонами старец приветствует шаха.
И слуги с напутствием «Выпей до дна!»
Подносят философу чашу вина.
В честь мудрого старца звучали свирели,
И звёзды в наполненной чаше горели.
Но старец её осушить не спешил
(Как видно, помиловать звёзды решил).
Стоит он с наполненной чашей заздравной:
Сто лет пусть живёт повелитель наш славный!
И выплеснул на пол остатки вина.
(А пить полагалось, конечно, до дна.)
— О горе ему! — закричали назиры.
— О горе ему! — возопили визиры. —
Он спятил с ума, накажи его шах!
Какой он мудрец? Он бродячий ишак!
Он выплеснул на пол божественный дар —
Напиток царей, несравненный нектар!
…О мудрость! Дорога твоя не легка!
Хотели бедняге отвесить пинка.
Но, словно в сраженьях испытанный воин,
Был шах на пиру необычно спокоен;
Он тихо от вин и закусок хмелел
И дерзкий поступок простить повелел,
Сказав мудрецу: — Попрошу объясненья!
Здесь могут быть, видишь ли, разные мненья…
— О шах! Объясниться я, собственно, рад:
Лишь только в кистях я люблю виноград!
Лишь только в кистях он достоин вниманья,
