— Папа! Это невозможно! Ты едешь!
— Некогда.
— Что значит «некогда»?! Пойми, орден тебе будет вручать Михаил Иванович Калинин. Уважая награду, ты должен за ней приехать. К тому же, как глава правительства Калинин может спросить тебя о твоих трудах, поинтересоваться, не нужно ли тебе что для работы. Неужели это для тебя неважно?!
Циолковский молчал. Потом попробовал робко возразить:
— Да ведь это отнимет много времени.
Но Любовь Константиновна унаследовала от отца его настойчивость, и спорить с нею было трудно. Пришлось Константину Эдуардовичу отбросить свои колебания.
В Москву он ехал взволнованный предстоящим торжеством, забыв на время о своей болезни.
Поезд тащился медленно, и Циолковский невольно думал, что придет же наконец время, когда такие ничтожные скорости будут казаться смешными. Люди будут иметь скоростные реактивные самолеты, управляемые многоместные дирижабли, научатся использовать различные виды энергии и выйдут далеко за пределы атмосферы. А сейчас жизнь на землё еще не достигла своего полного развития. Много еще бедности, горя, страданий. Только одна шестая часть земли, наша страна, строит социализм, а вокруг нее дикие нечеловеческие отношения, порожденные капитализмом. Но пройдут века, и человечество забудет былые страдания. Хорошо будет тогда на земле!
«Ради этого будущего счастья я жил и работал, — думал Циолковский. — Мотивом моей жизни всегда было сделать что-нибудь полезное для людей, не прожить даром жизнь. И страшно думать, что сделал я еще не все, что мог бы. Надо торопиться!..
С точки зрения обывателей, я был глупцом, потому что всю жизнь интересовался тем, что не давало мне ни хлеба, ни силы. Но я всегда надеялся, что эти мои работы в будущем дадут обществу горы хлеба и бездну могущества…»
Постукивали колеса, приближалась Москва…
В те годы наша столица еще не была такой красивой и величественной, как сейчас. Движение на улицах было гораздо тише. В центре города позванивали трамваи. Метро только строилось, троллейбусы тоже еще не ходили. Автомашин на улицах было гораздо меньше, да и то больше заграничных, устаревших теперь марок.
Но после тихой Калуги и такая Москва показалась Циолковскому шумной и утомительной. Он привык к уединению провинции и с любовью вспоминал тихие зеленые улицы Калуги.
Предстоящее торжество волновало его. Ведь его ожидала не та казенная награда, которую время от времени как подачку давало своим чиновникам царское правительство. Какие-то награды за выслугу лет или еще за что-то имел и он, имел, но ничуть не ценил. Валяются где-то в комоде. А эта совсем другая. В ней признание и любовь народа. И такая награда не может не волновать и не радовать…
