— Конечно, красота, — отвечает её отец. — С городом разве можно сравнить?
— Конечно, не сравнишь: в городе в тысячу раз лучше! — восклицает Вера. — Если бы не вы с мамой, ни за что бы из города не уехала!
— Разве в городах есть такой простор? — спрашивает шофёр, обращаясь не к дочке, а к Жене.
— Нет, — отвечает мальчик.
— Зато в городе дома большие! — говорит упрямо девочка Вера.
— А зачем они нужны, большие дома? — снова спрашивает шофёр мальчика. — Живёшь как в муравейнике. То ли дело степь! Верно?
Женька не знает, что ответить. Ему нравятся большие дома. Но и здесь, в целинном посёлке на Алтае, ему тоже нравится. Впрочем, ни шофёр, ни Вера от него и не ждут никакого ответа. Просто-напросто отец и дочь ведут свой постоянный спор, а Женя случайно при нём присутствует.
Рулевое колесо быстро начинает вращаться направо. Крупные загорелые руки Вериного отца, покрытые волосками, с трудом успевают перехватывать баранку. Грузовик наклонился, нырнул, вынырнул, ухнул кузовом и, трясясь, покатился по стерне, словно по стиральной доске, в сторону оранжевого комбайна, продвигавшегося с тарахтением и громыханием сквозь густую щетину пшеничного поля.
Пока в кузов грузовика из комбайна выгружалось зерно, ребята успели облазать весь комбайн, даже побывать наверху возле штурвала, куда нужно было забираться по крутой железной лесенке.
Сверху хорошо видны были пшеничные заросли и несколько комбайнов, которые, двигаясь на некотором расстоянии друг от друга, оставляли за собой широкую полосу сжатого поля. Иногда то один комбайн, то другой приостанавливался, вздрагивал всем своим зыбким металлическим телом и вываливал на стерню ворох соломы, напоминающий домик с закруглённой крышей. А вся скошенная часть поля, установленная копнами соломы, вызывала представление о великанском пчельнике со множеством ульев.
Поговорив с комбайнером, Верин отец отошёл в сторонку и принялся скручивать папиросу. Он оторвал от сложенной в книжечку газеты прямоугольный кусочек, согнул его и насыпал в получившуюся ложбинку крупной коричневой махорки. Затем свернул махорку в трубочку, послюнил, и получилась папироска, которую дядя Гриша с одной стороны оставил открытой, другую же сторону прищемил пальцами и чуть завернул, словно бы завинтил. Получился тоненький хвостик.
Женька смотрел на пальцы шофёра, и ему казалось, что они с трудом поспевают и за оторванным листком газетной бумаги, и за щепоткой табаку. Папироска словно бы сама собой скручивалась, помимо его пальцев.
