— Жаль, что ты свою шубу сегодня перед геноцвалами не распахнула. Вот тут бы мы и посмеялись!
— Картинка получилась бы достойной кисти «поляроида», — поддержала его зеленоглазая Наташа.
Я с удовольствием отметил про себя, что с каждым днём она всё более естественно входила в наш полусумасшедший коллектив; понимала нарочито-казарменные шутки моих друзей, адекватно на них отвечала и всё более походила на человека тридцатого столетия. Уж и не знаю почему, но при этой мысли мне почему-то стало спокойнее. Мне потребовалось две с половиной или даже три секунды, чтобы понять причину своей эмоциональной реакции, но когда я её понял, мне сделалось не по себе. Я постоянно готовился к смерти, я считал часы до того момента, когда сработает яд, введенный в моё тело, и подспудно думал о том, с кем Наташа останется после меня. Ведь она обязательно должна быть готова к тому моменту остаться без меня…
Когда по рукам пошли банки со снедью и рты присутствующих оказались заняты мясом и салатами, беседы сами собою пресеклись. Но после того, как с едой было покончено и приятная сытость вызвала не менее приятную истому, вновь потекли разговоры и разговорчики.
— Не слишком ли мы много пьём, господа казаки? — осведомился Сергей Лазо, затрагивая, того не подозревая, тему, всегда считавшуюся в казачьей среде наиболее провокационной.
— Ты можешь бросить прямо сейчас! — тут же отозвался стройноголосый хор моего куреня.
— Мы тебя в этом поддержим, — заверил я потомка китайцев. — С радостью станем пить твою долю.
— Не дождётесь! — поспешил успокоить нас Лазо. — Я совсем не в том смысле. Просто мне кажется, что похмелье и служба в армии — худшее, что может случиться в жизни мужчины. Правда армия дольше тянется…
— А как же тюрьма? — осведомился Инквизитор.
— Ну-у, тюрьма! — Сергей Лазо восхищённо улыбнулся. — Тюрьма может быть приравнена к университету. По крайней мере заочному и с углублённым изучением прикладных дисциплин.
Пока казаки предавались многоаспектному изучению поднятой проблемы, я оставил нашу группу и, надев на плечи «цурюпу», поднялся на верхнюю часть скалы, туда, где находился православный крест.
К этому моменту в атмосфере Даннеморы произошли некоторые изменения, вызванные, очевидно, понижением температуры после захода светила. Восходящие слои воздуха, разогретые тёплой поверхностью планеты, в результате конвекции разогнали облачный покров и я впервые увидел ясное небо. На чёрном небосводе настоящими виноградными кистями висели крупные звёздные скопления, на фоне которых этакими ноздреватыми головками сыра висели близкие естественные спутники — Левенворт и Валла-Валла. Они давали довольно много отражённого света, так что ночь с полным основанием можно было назвать светлой. Где-то там в вышине, в двухстах пятидесяти тысячах километрах над моей головой, на обращённой к Даннеморе стороне Левенворта, находился Павел Усольцев со своим кораблём, замаскированным голографическими бликами под скалу.
