Поэтому пишу Вам, потому что не могу не.
Лика».
* * *
«…Игорь, но ведь Вашим дочкам важно лишь одно: провести время с Вами. Вы же классный. Поэтому не важно, что развлечения убоги, главное — с кем. Это ведь так ненадолго — они нуждаются в Вас. Скоро их разберут молодые люди — и все.
У нас в большом городе есть куда пойти, а вот не ходится им с нами.
Уже предпочтительнее друзья, возлюбленные, однокурсники. И Ваши зайки наберутся отцовской нежности вдосталь — и все.
Они к Вам льнут, потому что в Вас — портал в другое измерение жизни, которого дома и среди сверстников у них нет.
Вы — их тайное убежище и арсенал с оружием. Поэтому какое кино и какая еда — не важно. Вот Вы — да.
Ну, многим ли детям нужны другие папы, ушедшие из семей?
Вы нужны, потому что это — Вы.
А то, что Вы еще всякие радости вещественные им доставляете — вообще бонус.
Не думайте о том, что Вы недодали им. Всего дать не в силах никто. Вы же открыты для них — это главное. И они уважают Вас еще больше за то, что у Вас есть своя жизнь, что не в них только она состоит, а еще во многих непонятных и важных вещах.
Знаешь, ты говоришь, что съеживаешься с непривычки от моей нежности, от эмоциональной щедрости, как будто не к тебе обращенной…
Не поверишь. Но мне некому было все это говорить много, много лет…
Для Сережи у меня есть другие слова, шифры, ему понятные.
Я иногда себе напоминаю Джулию Робертс из „Красотки“, когда она не целуется в губы, будучи профи-жрицей любви, потому что в губы — это для… любви.
У меня есть мои какие-то слова, хранящиеся для чего-то, чего может и не быть никогда…
Слова, которые шепчут исступленно и хрипло. И если я их никогда не произнесу, ну, значит, не произнесу.
Лика».
* * *
«…Уже не помню, когда была такой же безмятежно-счастливой, как в то позднее утро.
Маленькая посылочка в коричневой почтовой бумаге, лохматенькая веревочка, волосками застрявшая в запекшейся крови сургучных потеков.
нежилась, прикасаясь к написанным им буквам
такой почерк… флейтовый немного и саксофонный
шла от почты по бульвару
уже лежали листики желтые кое-где
солнечно и тихо
полдень
а там у него — три часа дня.
Пока пальцы мои перебарывали шпагат на упаковке, сердце, как всегда, стучалось во все перегородки, а глаза добирались до вложенного.
Первой была надпись на прозрачной коробке. По-английски — „Ароматизировано маслами Святой земли“.
Мне всегда ужасно хотелось иметь что-то из Израиля».
* * *
«…Хотя я не паломнического склада,
