Золотая струна для улитки | страница 83

— Что?

— Ничего.

Готова ли она еще раз услышать, что стихи посредственные? А почему бы и нет? Она же знает, что это не так. Читает:

«Это она про кого? Про него? Про Марата?»

— Ты дружишь с сибирским заключенным?

И это все, что он может сказать? Напыщенный индюк!

— Хорошие стихи. Только они не о корриде вовсе. Об одиночестве. И, кстати, хоть тореро с быком на арене вдвоем, в сущности, каждый из них наедине с судьбой.

На все у него свой взгляд, свое мнение.

— Знаешь, — неожиданно признается Марат, — вот так и в оркестре: слаженный коллектив, а каждый из музыкантов наедине со своим инструментом: видит только его, слышит только его, чувствует только его. И лишь дирижер дышит всей музыкой.

Андреа не согласна. По ней дирижер без оркестра — никто. Но она не спорит. Смотрит на Марата, спрашивает:

— Ты правда дирижер?

— Дирижер.

— Дирижер? — Сеньора Санчес несколько растеряна. — Зачем квартету гитаристов дирижер?

— Черт! — Андреа надеется, что произнесла это про себя. Господи! Вот ее и поймали. Прямо на пороге. «Тайное всегда становится явным», — говорила тетя Анхелика, назидательно подняв указательный палец, всякий раз, когда находила запрятанные маленькой Андреа тетради с двойками по математике. И вот опять полученная Андреа от жизни жирная двойка собирается сбросить с кривой шеи наброшенный камень отправленных открыток и, предательски скалясь, выплыть на поверхность.

— Квартет гитаристов, — Марат припадает к руке хозяйки дома, — настоящая изюминка нашего коллектива. Я дирижирую оркестром, который работает на разогреве у вашей дочери.

Андреа благодарно переводит. Как он догадался, о чем спросила мать? Сеньора Санчес расплывается в улыбке, бросает на дочь взгляд, полный горделивого умиления. Андреа испускает вздох облегчения. Они заходят в дом.

Как описать первые минуты долгожданной встречи? Радостные вскрики, жаркие объятия, ощупывания и осматривания. Марат чувствует себя чужим на этом празднике всеобщего оживления, гадким утенком среди стаи прекрасных лебедей. В глазах мелькают руки, головы, губы, щеки обнимающих и целующих его людей, которые ведут себя так, будто знают его по меньшей мере лет десять. Уши разрываются от натиска нестройного хора десятка звонких голосов, одновременно ведущих непонятные речи.