Раньше, еще до своего падения в небытие, Андреа слегка завидовала подруге. У той было столько возможностей увидеть и узнать новое, неизвестное.
— Линдгрен придумала человечка с пропеллером?
— Что? — не понимает Зоя.
— Ну, — смущается Андреа, — у вас вроде печатали. Я видела в книжных ее повести.
— Какие повести?
— Про Карлсона.
— А… — радуется подруга, — так это ты про мультик, что ли? А при чем тут какой-то Линдгун, Линдгвин, как ты там сказала?
— Неважно. Значит, крышу Карлсона ты в Стокгольме не видела…
Зоя качает головой, крутит пальцем у виска и красноречиво молчит. В другой раз Андреа спрашивает:
— Ты ведь была в Лувре, правда?
— Была, — важно кивает Зоя.
— Как? Как тебе Ватто? Там большая коллекция? — Андреа с юности восхищается этим художником. Ей близки печаль и меланхолия его персонажей и вместе с тем буйство цвета, простота композиции и сложность мотивов. Андреа могла часами простаивать у его картин и пытливо искать и находить забавное в грустном, серьезное в смешном.
— Какое отношение Виттон имеет к Лувру? И почему его коллекции должны выставляться в музее?
И Андреа завидовать перестала.
А после того, как она очутилась в раковине, общение с Зоей и вовсе стало односторонним. Зоя щебечет об очередной встрече со своим шведом, который никак не хочет переезжать в «ужасную, неевропейскую страну».
— Ну а я что? Должна похоронить себя в Стокгольме в компании его полоумной матери-шведки?!
Андреа не понимает, почему в Стокгольме обязательно надо себя хоронить и какой должна быть мать шведа, если не шведкой. Андреа молчит. А Алка не может. Алка спрашивает:
— А почему она полоумная?
Зоя взмахивает ресницами, кривит губки.
— Сейчас, сейчас. — Она погружается в хаос своей супермодной клетчатой сумочки от «Шанель» и выуживает оттуда конверт с фотографиями.
— На, сама посмотри.
— На, сама посмотри! — Мать трясет перед лицом Андреа приглашением. — О чем я мечтала? О чем говорила? Я все уши прожужжала тебе, я просила, я умоляла, чтобы это была Франция, или США, или Болгария, или даже, ладно, пусть даже Москва, но тогда конкурс Чайковского. А это? Это что, я тебя спрашиваю?
Андреа наконец получает возможность заглянуть в измятый листок. Заглядывает и ликующе улыбается.
Уважаемая сеньорита Санчес-Домингес,
Дирекция международного конкурса гитаристов «Фернандо Сор» просит подтвердить Ваше участие в конкурсе и приглашает приехать на заключительный третий тур…
— Чему ты улыбаешься? — вопит мать. — Ради чего все это? — Мать гневно распахивает дверь в комнату, где скучает благородный рояль. — Ради конкурса гитаристов? — Сеньора Санчес произносит слово «гитаристов» так, как будто это конкурс, по меньшей мере, работников тюремной столовой штата Кентукки. — Нет, не надо было покупать тебе эту бренчалку! У тебя были нормальные, понятные мне стремления…
