И год поставили — 1384, подумать только! Так и написано: «Аль-Мохаррам, 1 дня месяца года тысяча триста восемьдесят четвертого Хиджры». Правда, и по-нашему добавлено: 16 мая 1964 года. Вот до чего — в тех местах и годам счет иной, незнакомый…
Да, Алеша побывал и там. А у самой Софьи Емельяновны один маршрут: Волга — Алтай и обратно. В войну довелось с берегов родной Волги перебраться в Сибирь, потом одна четверых детей поднимала. Когда младшая дочь, Галя, вышла замуж и уговаривала вернуться к ней в Тольятти, Софья Емельяновна собралась не быстро — прижилась на Горном Алтае. Хоть в недоброе время туда попали, а все вокруг стало близким и знакомым. Три года в детском саду работала, три — в пекарне, потом в столовой… Все на людях, все для людей. Вот и ездит туда. Из дому — домой. Видно, не там у человека дом, где ему родиться выпало, а там, где оставил он больше труда и сердца. И если щедро вкладываешь сердце во все свои дела, дом твой будет везде, где ты был, где есть и где будешь.
Софья Емельяновна собирает в огороде остатки помидоров, слегка опушенных инеем, но еще крепеньких, без единого пятнышка. И снова бегут раздумья: могли бы Сережа с Иришкой помочь родителям в огороде, не так уж заняты уроками. Алексей еще меньше был, а сколько всего делал! Иной раз упрашивала: отдохни! И сестры его росли работящими, никого понуждать не приходилось. Время, что ли, было другое?
Да, время было тяжкое, а дети росли надежные, помощники. Как бы объяснить нынешним, чтобы поняли, в каких муках поднялось наше богатство, чтобы не сорили им, а приумножали? Вот Алеша — тот все понимает. Много всяких трудов перенес, и всегда у него работа была нелегкая — вспомнить только гидростанцию, сколько он там земли своими ногами перебродил-перемесил! И сейчас трудно ему приходится, ой, трудно… Не пожалуется, характер не тот. Но материнское-то сердце разве обманешь?
Я прощаюсь:
— Спасибо, Софья Емельяновна! За все. Всего вам доброго!
Иду на пляж отыскивать домик Бойцовых. У дороги, за решетчатым забором, вдоль которого уже вровень с ним вытянулись молоденькие клены, — знакомый коттедж, где над крыльцом раскинула легкие ветви белая акация. Лишь однажды она расцвела осенью, не вовремя, и тогда каждое ее соцветие изумляло и радовало. Чудесны запоздалые цветы. Увы, обреченные: их настигнет зима.
Нет, сюда я заходить не буду. Зачем?
И ноги несут меня по гладкому шоссе — помнится, не было здесь такой гладкости два года назад, — а потом тропинкой вниз, под гору, с обрыва: поднятая плотиной Волга усердно обгрызает свои новые берега.
