Встреча со злом, которому не было оправдания и которое осталось безнаказанным, толкнула сельского юношу Владимира Рогатнева сначала на кровную месть, затем… на духовную стезю. А расстрел фашистами ни в чем не повинных односельчан заставил его снять поповскую рясу и уйти в партизаны. После гибели боевого друга тот же служитель культа дает себе слово, возвратясь в лоно церкви, взять, как духовное, священное, имя погибшего товарища. С тех пор он не Владимир, а Валентин. «Как быть с этим весьма негармоничным переплетением добра и зла? — мысленно спрашивал я своего бывшего попутчика. — Вера в добро и решимость мщения, ненависть к фашизму и возвращение в попы после победной борьбы с ним, трогательная память о погибшем друге и преданность религии, которую тот, бесспорно, отрицал… Нет, люди бывают разными не от «яблока» выгоды и обладания. Их делает разными жизнь, одинаково желанная и неласковая, неутомимая в своих то дерзких, то нелепых причудах, которые нередко оборачиваются и жестокостью. Как, скажем, месть. Пусть даже и священная».
Я невольно вспомнил все, что знал по воспоминаниям близких об отрочестве и юности своего отца. В ту минуту мне пришел на память рассказ о его столкновении с сельским священником.
…Село наше длинное, пока пройдешь — многих встретишь. И хотя поп один на все село, с ним тоже не всегда разминешься. Не разминулся с ним в одно летнее утро и подпасок Федя, кряжистый, приземистый подросток, с пышно волнистой прядью волос над правой бровью.
Феде остановиться бы, как было принято, и поклониться отцу Акиму, а он, тряхнув шевелюрой, отвернулся, будто не заметил попа. Не прошел бесследно для подпаска Феди недавний приезд домой старшего брата Кирилла, работавшего в городе, на фабрике. Тогда они, идя по селу, встретили старого Гацанка, сельского богача, и Федя снял по привычке кепку, поклонился. Кирилл усмехнулся:
— Шею, Федяй, не бережешь.
Федя не понял, уставился карими глазами на брата:
— Какую шею?
— Да свою же, — снова усмехнулся Кирилл. — Каждой дряни станешь кланяться — шея головы держать не будет. А без головы что за человек? — Кирилл вроде бы и по-доброму улыбался, но Феде было от этой улыбки не по себе. И может быть, поэтому слова Кирилла так глубоко западали в душу.
Тогда, после встречи с Гацанком, Кирилл ничего больше не сказал Феде. А в день своего отъезда, когда Федя, намотав через плечо кнут, направился к калитке, Кирилл вдруг окликнул его:
— Давай, Федя, твою руку. — Обнял за плечи, заглянул в глаза, сильно сжал пальцы в шершавой ладони. — Одного тебе пока желаю: не приучай себя кланяться. Много ли ума и труда надо, чтобы сделаться лакеем? А вот человеком стать потруднее. Но надо. Непременно надо. Понял?
