- Настаивайте, - разрешили ему.
А Ежи почесал руку и подумал, что этого, чересчур уж резвого, надо было еще там, на озере, проклинать.
- Вы не можете вот так жить одна!
- Почему?
- Это… это просто неприлично!
- Почему?
- Вы… издеваетесь?
Ежи мысленно присоединился к вопросу.
- Я интересуюсь, - уточнила Стася. – К тому же я не одна.
- С котиками.
- И с Евдокимом Афанасьевичем.
- Он дух!
- С Ежи?
- Лучше бы он был духом!
- Поговорите, может, и согласится.
Ежи заранее решил, что не согласится. Во-первых, в человеческом бытии были свои несомненные преимущества, а во-вторых, обойдутся.
- То есть, вы собираетесь жить с… посторонним мужчиной…
- С двумя. Или даже с тремя, если считать Антошку.
- Антошку можно не считать, - великодушно разрешил Радожский.
- Это почему?
- Потому! Вы все-таки издеваетесь. Ведьма.
- Я только учусь, - Стася вздохнула и иным, спокойным тоном, сказала. – Я понимаю, что вы привыкли к иному. Но и вы поймите, что я тоже привыкла к иному. У нас с вами категорическое несовпадение мировоззрений. И подозреваю, это не лечится.
Радожский ничего не ответил, лишь засопел громко и обиженно.
- Поэтому извините, но я пока буду делать так, как считаю нужным. У меня есть дом…
- Который того и гляди рассыплется.
- Не рассыплется, - проворчал Ежи.
- Подслушивать неприлично, - глаза Радожского нехорошо полыхнули. А ведь маг неслабый, огневик. У них вечно силы больше, чем сдержанности.
- Зато полезно, - сказал Ежи и сам себе удивился. Прежде он бы промолчал, признавая, что поступил не самым лучшим образом, ведь и вправду воспитанные люди чужих разговоров не слушают. – Вы говорили громко. Так вот, дом, пусть и несколько заброшен, но не настолько, чтобы его было сложно привести в порядок.
- Послушайте, - Радожский дернул шеей. – Настоятельно не рекомендую вам лезть в чужое дело.
- Оно не чужое, - Ежи потер глаза, перед которыми заплясали искры. – Оно общее… или вы не хотите от проклятья избавиться?
- Хочу и поэтому говорю, что нам следует пожениться. И как можно скорее.
Он поднял руку и рукав дернул, вымещая на нем раздражение. Ткань, правда, хорошею оказалась, не продралась, затрещала только.
- Я и так вижу, - заверил его Ежи. Он и вправду видел черноту, обвившую запястье, вошедшую под кожу и глубже. И чернота эта, обжив руку, поднялась уже до локтя, а там и выше.
- Если видите, то должны понять… мне тоже не слишком радостно, что приходится… я предпочел бы взять в жены женщину, которая, если не любит, в конце концов, любовь – это роскошь, то хотя бы не сопротивляется - Радожский все же не оставил рукав, верно, был слишком уж раздражен. – В жизни не принуждал кого-то, но… выбора нет.
