Может, будь она одна, Стася и решилась бы. Да вот остальных куда?
И как?
И…
Она встала и подошла к воде. Присела. Коснулась пальцами. Замерла, пытаясь услышать в ней хоть что-нибудь, но ничего-то, помимо обыкновенного шелеста волн, не услышала.
Небо совсем черным сделалось.
А вода.
Вода ластилась к Стасиным пальцам, хваталась за них и отступала, приглашая поиграть.
- Я бы с радостью, да… в другой раз? – странно разговаривать с озером, впрочем, ничуть не менее странно очутиться посереди этого самого озера.
- Сивка-бурка… - вряд ли в этом есть смысл, но почему бы не попробовать. – Вещая каурка… встань передо мной, как лист перед травой.
Слова подхватил ветер, понес, играя, а после уронил в тяжелые воды озера. То и проглотило. И вновь наступила тишина. Звонкая. И хрупкая.
Она разбилась с падением первой капли, что стекла с серебряной гривы коня. И рассыпалась, разлетелась осколками. А следом тяжко хлюпнула вода под копытом. И снова.
Опять.
Он шел не спеша, теперь свободный, способный уйти, если пожелает.
- Это… - за спиной с немалым восхищением выдохнула Горыня. – Это… и вправду?
- Правдивей некуда, - Стася протянула руку и конь, остановившись в трех шагах, тряхнул влажною гривой. А после наклонился и осторожно, бережно, как и озеро перед этим, ухватил Стасины пальцы.
Вот тебе и Сивка…
…с буркой.
Ежи пытался справиться с беспокойством. Вся суть его требовала действия, причем немедленного, а разум вот напротив настаивал на ожидании, все повторяя, что действовать надо с умом.
Да и вообще…
Что именно «вообще» не уточнял. Но…
- …и обещала пять тысяч золотом, тысячу задатка дала, если девка эта до утра не доживет… только все должно было выглядеть так, будто бы случайно…
- Случайно? – Радожский бровь поднял.
Надо же… третий из сотни царевой, о которой в народе, если и говорят, то шепотом, осторожно, не без оснований полагая, что всякое слово свои уши найдет.
…а молчал ведь.
Мог бы и сразу… а молчал… зато понятно, отчего так быстро занялись тем подворьем. И дознание по делу Градомыслову учинили, и…
- …будто бы по пьяному делу… тефакт магический… вот… и все сгорели. Все!
Это слово заставило людей, слушавших жадно – не каждый день случается подобное – зароптать. Теперь в этом ропоте не было ничего-то сочувствующего.
- Они живы, - Норвуд, успевший приодеться, на толпу глядел мрачно, как и на Радожского с его жертвой, которая каялась прилюдно, столь же прилюдно называя имена.
Некоторые…
…что ж, может, правы были те, кто говорил, что большой разбой без крепкой руки, его прикрывающей, не учинить.
