Впервые в жизни у меня появился единомышленник, да еще столь одаренный. Мы часами обсуждали живопись, передвижников, мою коллекцию. Иногда говорили о работе, о моей и о его. И я с изумлением осознал, что Игорь не считает себя талантливым. Представьте, до недавнего времени он считал себя заурядным реставратором и копиистом. Да-да, именно так, заурядным. Это его собственное выражение. Вы можете в это поверить?!
Стриженов одновременно пожал плечами и взмахнул рукой, так как не знал, что ответить коллекционеру. Но Каменев не нуждался в ответе. Глубоко вздохнув, Петр Петрович продолжил:
— Он же мог скопировать любое полотно, так что сам автор не понял бы, где подлинник. Он видел картину насквозь, мог разобрать на кусочки и составные части, а потом собрать заново. Да, он не писал авторских полотен, но какое это имело значение? Игорь был гениален именно в том, что делал, и не знал об этом. Он думал, раз не может создать свое уникальное полотно, значит, не талантлив. — Коллекционер запнулся и некоторое время молчал, сутулился и печально смотрел вдаль, мимо Дмитрия и Марго. — Сейчас мне кажется, это я во всем виноват. Почему меня так поразила наивность Игоря? Почему я решил во что бы то ни стало рассказать о его гениальности? Нужно было оставить все как есть. А я стал возить его на выставки. Просил экспертного мнения, совершая покупки на аукционах. Восхищался, когда он с одного взгляда распознавал подделку. Я думал, что сделаю из него эксперта с мировым именем, помогу понять, насколько уникален и нетривиален его дар.
— Простите, — прервал Стриженов коллекционера, — вы платили Игорю за помощь на аукционах?
— Пытался, но он всегда отказывался. Говорил, что это не работа, а баловство, развлечение. Он не относился серьезно и, как мне кажется, не хотел этим заниматься. Впрочем, однажды, около года назад, он все-таки взял деньги. Но это был не аукцион, а розыгрыш. Одновременно невинная шалость и новый способ показать Игорю всю глубину его таланта.
— Расскажите, что произошло? — Стриженову показалось, сейчас Каменев скажет что-то очень-очень важное.
— Я попросил его написать портрет, якобы принадлежащий кисти Крамского. Предполагалось, что Игорь скопирует один из портретов мастера, но слегка изменит черты мужчины на портрете, так, чтобы он стал отдаленно похож на одного моего приятеля. Признаться, я дал Игорю фотографию этого приятеля. — Каменев едва заметно улыбнулся. — Простите, он очень известен, я просто не могу назвать фамилию. Да это и не важно. Игорь написал портрет. Я повесил его здесь, в библиотеке. Когда мы с друзьями собрались на партию в покер, мой приятель обратил внимание на картину. И я убедил его, что это жемчужина моей коллекции, работа кисти Ивана Крамского — идеолога и предводителя передвижников. Друг был в восторге. Он решил, что человек на портрете — его предок, еще бы, такое сходство, а картина — неизвестный шедевр, и захотел купить полотно. — Теперь уже Каменев улыбался открыто и весело. — Я назвал очень внушительную сумму, но мой друг даже не торговался, сразу же согласился заплатить. На следующий день он приехал ко мне с экспертом по живописи и с юристом. И эксперт подтвердил, что картина написана Крамским. Вы даже не представляете, какого труда мне стоило сохранять невозмутимый и серьезный вид, когда этот болван заверял нас, что картина подлинная. А он еще, как назло, разорялся не меньше часа: и мазки-то лежат идеально в соответствии с манерой автора, и цвета излюбленные, и краски настоящие, и подпись не оставляет сомнений. Понимаете, не оставляет сомнений, — по слогам произнес Каменев, не переставая улыбаться.
