Настя посмотрела на заходящее солнце, приложив ладошку ко лбу. Солнце было огромное, оголенно-багровое, как расплавленный медный блин. Вот оно коснулось кантом горизонта, по воде побежали золотые блестки. Зрелище было жуткое и завораживающее, будто увидеть изнанку смерти.
— Не хочется уезжать!
Она капризно поджала губы, отчего стала выглядеть еще привлекательнее. Спелый шоколадный загар был ей к лицу, а выгоревшие за лето соломенные волосы придавали сходство с девицами из музыкальных видеоклипов. В отличие от невесты Павел плохо загорал. Усеянная веснушками кожа противилась вторжению ультрафиолета, в первый же день пребывания на курорте у него обгорели спина и плечи.
— Остаемся здесь жить! — пошутил он.
— Не чуди, Павлуша, — рассмеялась девушка.
На втором свидании она назвала его Павлушей. Вроде бы ничего обидного. Новая кличка — Мальчик Рюмка предназначалась для них двоих, и ни для кого больше. Интимные прозвища, которыми награждают друг друга любовники.
— Из таких чуваков, как ты, братан, получаются образцовые подкаблучники, — смеялся Витя Хоменко, надежный товарищ и коллега.
Прозвище, которое ему хватило духу категорически пресечь в зародыше, было Сиротинушка. Настя сказала ласково, желая приободрить, и осеклась, увидев глубокую вертикальную складку, прорезавшую лоб, и ставший безгубой нитью рот.
