теория: если воспринимать социумы как… — Он обернулся на звук, дунувший из-за спины ветерком.
Мыш достал сирингу. Из-под темных и дрожащих пальцев тянулись, вращаясь и сплетаясь, серые полоски света.
Сквозь имитацию тумана проблескивают, восходя по гексатонической мелодии, золотые сети. Воздух звонок и свеж. Запах ветра — но не его давление.
Три, пять, десять пассажиров собрались посмотреть. За перилами вновь возникли сетевые наездники, и кто-то, сообразив, чем вдохновляется мальчик, протянул: «Ой, я понял, что́ он…» — и затих, потому что другие тоже поняли.
Кончилось.
— Сыграл ты прекрасно!
Мыш поднял глаза. Тййи стояла, полускрыта Себастьяном.
— Спасибо. — Он усмехнулся, стал запихивать инструмент в сумку. — Уй. — Увидел что-то, снова поднял глаза. — У меня для тебя… — Пошуровал в сумке. — Нашел на полу, на «Птице Рух». Видно… ты уронила?
Мыш глянул на Кейтина и застал исчезающее неодобрение. Потом посмотрел на Тййи и почувствовал, что улыбается в свете ее улыбки.
— Тебя я благодарю. — Она сунула карту в накладной карман жилета. — Картой ты насладился?
— А?
— На каждую надо медитировать карту, чтобы пользу извлечь.
— Медитировал ты? — спросил Себастьян.
— О да. Битый час ее разглядывал. Мы с капитаном.
— Хорошо это. — Тййи улыбнулась.
Но Мыш возился с ремешком.
В Фениксе Кейтин спросил:
— Ты правда не хочешь с нами?
Мыш опять повозился с ремешком.
— Не-а.
Кейтин вздохнул:
— По-моему, тебе бы понравилось.
— Я бывал в музеях. Хочу просто погулять по городу.
— Ну, — сказал Кейтин. — Ладно. Увидимся, когда вернемся в порт.
Он развернулся, побежал по каменной лесенке за капитаном и командой. Они шагнули на автопандус, и тот понес их сквозь утесы к сияющему Фениксу.
Мыш глянул вниз, на бьющийся о сланец туман. Большие калигобусы — они только что из такого высадились — заякорены у доков слева. Маленькие клюют носами справа. Из скал восстают арки мостов, пересекают исполосовавшие месу трещины.
Мыш хорошенько покопался мизинцем в ухе и пошел налево.
В основном юный цыган старался жить лишь глазами, ушами, носом, пальцами ног и рук. В основном ему это удавалось. Но изредка, как на «Птице Рух» во время гадания Тййи или потом, во время бесед с Кейтином и капитаном, он бывал вынужден признать: случившееся в прошлом воздействует на настоящее. Наступало время углубиться в себя. Углубляясь, он находил старый страх. Он уже знал, что у страха есть две раздражающих стороны. Одну он мог утолить, нежа податливые пластины сиринги. Чтоб вытравить другую, требовались долгие, частные сессии самоопределения. Он определил:
