Отщепенец качнулся у ограды:
— Ты не знаешь, парень. Ты не знаешь.
К безумцам надо прислушиваться, думал Кейтин. Они встречаются все реже. Не забыть бы сделать заметку.
— Так давно это было… так давно! — Старик зашатался прочь.
Кейтин потряс головой и продолжил путь.
Кейтин был застенчив и абсурдно высок; почти шесть футов девять дюймов. Вымахал к шестнадцати. Так и не поверив в свой рост, и через десять лет норовил ссутулиться. Он заткнул за пояс шорт большущие руки. Зашагал, взмахивая локтями.
И вернулся мыслями к лунам.
Кейтин, лунорожденный, луны любил. Он всегда жил на лунах, если не считать времени, на которое убедил родителей, стенографов при Палатах Дракона на Селене, отпустить его получить университетское образование на Землю, в центр учения загадочного и неисповедимого Запада, Гарвардский универ, ныне и присно обитель богатеев, эксцентриков и умниц, — Кейтин входил в последние две категории.
О том, сколь разной может быть планетная поверхность, от холодно-равнодушных гималайских вершин до дюн Сахары, обжигающих до волдырей, он слышал, но не более. Ледяные леса лишайников на марсианских полярных шапках и ревущие песчаные реки экватора Красной планеты; меркурианская ночь против меркурианского дня — все это Кейтин познавал через психорамы о путешествиях.
Не это Кейтин знал, не это он любил.
Луны?
Луны — малы. Лунная краса — в вариациях одинаковости.
Из Гарварда Кейтин вернулся на Селену, а оттуда уехал на Станцию Фобос, где втыкал в ассортимент звукозаписывающих устройств, маломощных компьютеров и адресографов: вознесенный до звезд деловод. В свободное время, облачившись в комбинезон с поляризованными линзами, он обследовал Фобос, пока Деймос, яркая каменюка шириной в десять миль, болталась у пугающе близкого горизонта. В конце концов он собрал отряд для высадки на Деймосе и изучил крошечную луну, как только можно изучить малый мирок. Затем перенесся на спутники Юпитера. Ио, Европа, Ганимед, Каллисто вращались на его светло-карих глазах. Луны Сатурна при рассеянном освещении колец вертелись под отшельническим взглядом, когда он выбирался из станционных бараков. Он изучал серые кратеры, серые горы, долины и каньоны сквозь дни и ночи слепящего изнеможения. Луны все одинаковы?
Закинь Кейтина на любую из них и развяжи вдруг глаза, он бы сразу определил, где оказался, по кристаллической формации, петрологической структуре и общей топографии. Дылда Кейтин привык распознавать малейшие нюансы ландшафта и личности. Страсти, рождаемые многообразием целого мира или цельного человека, были ему ведомы… но неприятны.
