«Там были ваши, казаки, на этом поезде, — отодвинув Егора локтем, принимается строчить Мишель, вскидывает глаза на атамана и спешит продолжить: — Ими командовал Саша Кригов».
Атаман сразу распрямляется, сжимает семечки в кулак, сводит брови.
«Знаете его?» — волнуется Мишель. Тот наклоняет голову.
«Я его девушка». Он ухмыляется — думая, что делает это незаметно.
«Я от него беременна». Лицо у него застывает.
Егор дергается, хочет отнять у нее карандаш, но казак ограждает от него Мишель своей ручищей.
«Заберите меня с собой, пожалуйста, — пишет она. — Мне тоже надо в Москву».
Все. Самое главное сказано. Она вцепляется своими глазищами в этого дуболома, а он дышит открытым ртом, грудь у него ходит, как кузнечный мех.
«Сашка погиб». — У него такое лицо, будто он ей похоронку вручает. Сашка, читает Егор через стол наискось. Служили-дружили? Мишелька делает скорбный вид: дескать, знает. Егор старается подловить ее на фальши. Ему можно лезть к ним в переписку, можно подслушивать — это его тоже касается, это они ведь сговариваются сейчас от него избавиться и жить дальше без него.
«Я попробую что-нибудь сделать», — обещает атаман.
Она ему улыбается. «Как вас зовут?» — спрашивает.
Егор чувствует, как его уносит куда-то, чувствует себя так, как будто зашел по бесконечному мосту через мертвую реку в зеленый туман до середины и там понял, что ни к одному, ни к другому берегу он дойти отсюда не сможет, зеленый туман их съел, остался только пятачок тверди у него под ногами.
«Лисицын Юрий, — решительно чертит атаман. — Подъесаул».
«Меня зовут Мишель, — сообщает она ему. — Очень приятно!»
Не есаул даже, а какой-то подъесаул, хохочет про себя Егор. Какой-то сраный подъесаул, что ты в него так вцепилась, дура?! Его, Егора, имя в их бумажках не значится, он остается безымянным, как будто и не существует вовсе, как будто это не он сделал за них всю грязную работу, чтобы они могли сейчас на своем гребаном паровозике катить в свою гребаную Москву!
Пока эти двое не могут друг на друга наглядеться, он выхватывает у них бумагу и корябает на ней: «Вы позвоните в Москву и скажите им, что им хана скоро будет! Что это их секретное оружие с того берега вернулось! Пускай готовятся!»
Атаман прищуривается, пытаясь разобрать его каракули. Егор дописывает еще туда: «При мне звонили в Москву, они не верят. Но вы же сами видели, что там! Такое и тут будет! Скажите им!»
Казак задумывается. Оборачивается на Рихтера, который стоит в сторонке, натягивает веки на подслеповатых своих лунках, чтобы тоже подсмотреть немой разговор. Говорит ему что-то, пальцы растопыривает, складывает из них телефонную трубку. Тот мелко кивает, показывает на дверь, предлагает пройти.
