Все застрелены. По нескольку пуль в каждом: первая куда придется, последняя в голову. Это именно что казнь была. Это была бойня. Везли каких-то людей, пленных, в конвойном поезде, довезли до Ярославского поста и тут всех кончили. Нормальная, сука, ситуевина вырисовывается. Ад.
Лисицын без новой папиросы не может продолжать.
А откуда их везли? За Волгу или из-за Волги? Ведь местных-то тут столько не набралось бы, а? Если Сурганову верить.
Лисицын отворачивает, проверяя, стройного молодого парня в одних портках. Борода склеена бурым, скула разворочена — пуля выходила; глаза зажмурены. А ну-ка… На плече, это что?
Наколка. Крест. Одна перекладина — казацкая шашка, другая — свернутая нагайка. Снизу сизые буквы: «Г.П.» Бежит по загривку холод. Лисицын знает, что это значит: «Господь простит».
Сейчас прикажи его сотне засучить рукава — у половины такая наколка будет. Командование не одобряет, но хлопцы бьют себе все равно: боевое крещение отмечают. Из тех казачьих традиций, которые не сверху засеиваются, а, как сорная трава, сами растут.
Казак. Убитый. В этом поезде.
Тогда Лисицын заходит в вагон глубже — шевелит мертвецов сапогом. Оборачивает одного из них к себе лицом, другого… Жуткие какие хари.
— Ну что там, Юрий Евгеньевич? — кричат снаружи.
Еще один с наколкой. Тоже молодой, обросший щетиной, с голым задом и с солдатским жетоном на шее. Почему он тут без порток… Лисицын наклоняется к убитому — дырка во лбу запеклась, — снимает жетон.
«Отд. Каз. 19 бриг. Макаров А.Н.»
Отдельная казачья девятнадцатая.
— Ваше благородие!
— Да живой, живой! Поди сюда кто-нибудь… Задорожный!
Отдельная казачья девятнадцатая — это ведь из нее набирали Кригову бойцов для его экспедиции. То есть…
Задорожный подходит нетвердо, ошалело оглядываясь по сторонам.
— Давай-ка хлопцев сюда. Будем выгружать отсюда людей. Тут наши есть, из девятнадцатой. Их всех отдельно складывай, назад повезем, мамкам.
Впереди этих вагонов еще шайтан знает сколько. Работы до вечера. Вагон за вагоном, за вагоном, анфиладой, и в каждом вот такое. Голова кружится от тяжелого воздуха, сладкого от прелой мочи и занимающегося тления. Но надо будет эту работу сделать.
— Своих мы точно достать должны… И живых ищите!
Он, шатаясь, выходит в тамбур. Думает, что без выживших им тут не разобраться. Не понять без свидетелей, что на Ярославском посту произошло. Может же так случиться, что кто-нибудь в этом поезде уцелел? В Великую Отечественную, вон, люди в расстрельных рвах по нескольку суток под трупами лежали, недоубитые, а потом выползали все-таки и жили дальше.
